Каждый день работы биеннале в Центральном павильоне ВДНХ заканчивается музыкальной акцией с участием музыкантов ансамбля солистов «Студия новой музыки», идеально вписавшегося в умонастроения основного проекта. На глазах посетителей «Студия новой музыки», руководимая на ВДНХ Владиславом Тарнопольским, «доводит до ума» сочинения трех молодых композиторов. Каждое ее выступление, таким образом, рифмуется с постоянным становлением объектов и артефактов вокруг, существующих как бы в предварительной стадии подготовки поствыставки. Рифма эта весьма точная и крайне остроумная. Она не просто итожит усилия каждого биеннального дня, но и выводит подготовительные работы на новый уровень, словно обобщая все усилия, направленные на ее поступательное воплощение.
Когда вас пригласили участвовать в биеннале, то как ставили задачу? Что от вас требовалось?
Общий замысел десяти «событийных» дней нынешней биеннале — показать живой процесс, будь то перформансы или процесс создания произведения искусства. Мы решили совместить оба подхода — подать как своего рода перформанс процесс работы композитора с исполнителями. Композиторы экспериментируют в присутствии публики, но слушатели при этом вовсе не статисты — они находятся в диалоге с музыкантами на сцене.
В чем для вас разница между участием в непрофильном культурном проекте и обычным концертом? Или все-таки выступление на биеннале для вас профильное?
Музыка — один из важнейших видов современного искусства, поэтому ее присутствие в программе основного проекта биеннале, безусловно, профильное. Другое дело, что нет такой традиции: музыка находится в некоем «гетто» в сравнении с другими искусствами, притом что художники, архитекторы и режиссеры давно сотрудничают.
Мне кажется, потенциал взаимодействия искусств с музыкой очень велик, но для начала нам нужно друг друга узнать: представления художников о современной музыке зачастую наивны, равно как и наши представления о них. Поэтому я поставил перед собой кураторскую задачу на ближайшие несколько лет — попытаться хотя бы немного преодолеть этот разрыв как в акциях с профессионалами из «Студии новой музыки» (с которой я работаю на междисциплинарных проектах), так и в молодежных проектах со студентами консерватории, молодыми художниками, актерами из Школы-студии МХАТ (я имею в виду студентов мастерской Дмитрия Брусникина), режиссерами из ГИТИСа.
А различия между «профильными» и «непрофильными» выступлениями, конечно, существуют, и они в основном связаны с публикой. Традиционная музыкантская публика знает, на что обращать внимание; для арт-публики важнее просто почувствовать свою причастность к «ивенту», связанному с музыкой, что естественно, поскольку им сложнее ориентироваться в деталях. В этом смысле форма репетиции-перформанса не только подходит к концепции биеннале, но и продуктивна в отношениях с заинтересованными, но непрофессиональными слушателями.
Вам вообще привычно выступать в непрофильных пространствах? Насколько выступления на ВДНХ вписываются в обычные стратегии вашего ансамбля?
«Студия» выступает на одном из ключевых театральных фестивалей «NET — Новый европейский театр», проводит ежегодный проект «ARTинки с выставки» совместно с Премией Кандинского, делает музыкально-мультимедийные проекты в Центре Мейерхольда. В начале 2016 года там же запланирован проект в жанре «инструментального театра».
В прошлом году ансамбль провел большой концерт-марафон совместно с фестивалем «ТERRИТОРИЯ», предварявшийся дискуссией о проблемах развития музыки и других искусств в России за последние 20 лет. В контексте «оторванности» музыки мне кажется особенно важным, что такая дискуссия прошла в стенах консерватории.
Наконец, через неделю «Студия» поедет с большой программой современной российской музыки на старейшую в мире биеннале — Венецианскую.
Как вы решаете вопросы, например, акустики?
Композиторы приезжали на ВДНХ заранее, чтобы составить представление о пространстве, где будут проходить выступления, и учесть его акустику. А акустике «Ударника», где проходил музыкальный спектакль в рамках Премии Кандинского, позавидуют многие концертные залы.
Чем ваше «собирание» музыки на публике отличается от традиционной репетиции?
Выступления на биеннале — это не репетиции концертной программы, а демонстрация возможных способов взаимодействия исполнителей и композитора. Так, Алексей Наджаров сосредоточится на работе с новыми способами звукоизвлечения, Николай Попов покажет процесс синхронизации живого звука и электроники, Александр Хубеев будет репетировать новую партитуру, но не всем ансамблем, а по группам инструментов (струнные, деревянные и так далее), и в последний день пьеса впервые будет исполнена целиком. Каждый день на сцене иной состав музыкантов, и идея вечера тоже другая.
Насколько такие выступления зрелищны? Или так: на что во время таких представлений следует обратить внимание?
Это вещи зрелищные в той степени, в какой зрелищен, например, любой мастер-класс или подготовка к перформансу. Но это и есть сам живой процесс. Он даже более зрелищен, чем некоторые давно признанные явления визуального искусства, как, например, текстовые работы Юрия Альберта, где и на картине текст, и в комментарии текст, его описывающий. Специально для того, чтобы публике было понятно и интересно происходящее, композиторы, а иногда и сами исполнители активно комментируют все, что происходит.
Почему вы выбрали для творческого эксперимента именно этих композиторов, а не других?
Это три молодых композитора, имеющих большой опыт как раз таки в междисциплинарных проектах — с мультимедиа и электроникой. Александр Хубеев будет разучивать с музыкантами пьесу, которую он написал для Венецианской биеннале; музыка Николая Попова не раз звучала в выставочных пространствах; Алексей Наджаров читает лекции, в частности, в Мультимедиа Арт Музее.
Прошло уже несколько дней работы основного проекта. Каковы ваши первые впечатления? Комфортно ли музыкантам?
В первые дни несколько больше времени, чем предполагали, уходило на предваряющий разговор с публикой. Но слушатели постепенно включаются в процесс и начинают задавать вопросы. Для исполнителей формат непривычный, но они этому открыты и, кажется, могут чувствовать себя более расслабленно, чем на концерте.
Насколько современная поисковая музыка связана (или не связана) с актуальным искусством? Как актуальные процессы в музыке и в изо влияют друг на друга?
Они развиваются в какой-то мере параллельно, но не очень влияют друг на друга непосредственно в силу разобщенности сообществ. Хотя могли бы. И исключения это подтверждают. Скажем, в рамках нашего первого проекта «ARTинки с выставки» познакомились художница Софья Гаврилова (Школа Родченко) и композитор Кирилл Широков (Московская консерватория) — в результате они продолжили сотрудничество, и их совместная работа недавно выставлялась в Манеже.
Как со стороны актуальной музыки выглядит ситуация в современном искусстве? Какой из видов искусства кажется вам более прогрессивным и передовым?
Сейчас продолжается процесс размывания и переструктурирования традиционной системы жанров. Поэтому проще говорить не о жанрах, а о конкретных авторах и их работах. Для меня на сегодня в числе наиболее значимых авторов — Хайнер Гёббельс, Кэти Митчелл, Тино Сегал. Все трое работают именно на стыке разных искусств: далеко не все постановки Митчелл напоминают спектакли, Сегал делает что-то совсем не типичное для художника, назвать Гёббельса просто композитором — ничего о нем не сказать. Кстати, его спектакль в октябре будет идти в «Электротеатре», а до того 30 сентября мы проведем с ним встречу в консерватории.
Можно ли назвать ваши биеннальные выступления перформансами?
Это понятие сейчас очень размыто, и почти любое событие называется перформансом. Так иногда обозначаются спектакли, где на сцене хотя бы раз включается телевизор, а однажды довелось видеть анонс — перформансом назвали концерт, где должны были исполнять симфонию Шостаковича. И уж точно так именуется все, что не ясно, как назвать.
Теоретик перформанса Роузли Голдберг предлагает емкое определение — «живое искусство в исполнении художника» — и при этом считает, что жанр не допускает удобных дефиниций, а более строгая формулировка сведет на нет саму суть перформанса. Но, возможно, мы трактуем его все-таки слишком расширительно. Хотя, кажется, я и сам этим согрешил в ответе на первый ваш вопрос.
Беседовал Дмитрий Бавильский