Выражение «знаменитый художник» вроде бы должно подразумевать, что произведения этого автора знакомы широким слоям населения. Пусть всего две-три работы, наиболее хрестоматийные. В случае с Давидом Бурлюком (1882–1967) дело обстоит иначе. Вне узкого круга знатоков представления о его творчестве весьма приблизительны и смутны. Хотя отдельные поэтические строчки могут всплыть в памяти — про то, что «каждый молод», или про беременного мужчину, — а вот с живописью обычно туго. Тем не менее всякий подтвердит, что Бурлюк как раз «знаменитый художник».
Звучное имя заслонило собой реальную биографию Бурлюка. Пик карьеры Давида Давидовича пришелся на 1910-е годы, когда он выступал в роли вдохновителя и организатора авангардных процессов в Москве и провинции, и всю вторую половину своей долгой жизни он отстаивал звание «отца русского футуризма». Других претендентов на этот статус, впрочем, не было, однако уникальность положения не приносила Бурлюку особого удовлетворения. В Нью-Йорке, где он жил с 1922 года до самой смерти в 1967-м, о русском футуризме мало кто слышал, а на родине признавать его былые заслуги не торопились. В период оттепели он дважды приезжал в СССР, но «реабилитации» так и не дождался; публикации его текстов и персональные выставки стали появляться лишь после перестройки.
Нынешняя экспозиция в Музее русского импрессионизма не претендует на эксклюзивность. Зато здесь редчайшие произведения, не демонстрировавшиеся на публике десятки лет. Одно из них — центральная часть картины «Рабочие» (1924), лишь однажды показанной на выставке в Филадельфии через два года после создания. Недостающие фрагменты полотна устроители воссоздали виртуально. Еще дольше не встречалась со зрителями «Жница» (1915).
Сюрпризом на выставке наверняка станут ранние работы 1900-х, как и произведения японского периода (1921–1922) — их вообще не так много в наследии Бурлюка. Если же говорить о вещах узнаваемых, то в этой части определенно лидирует «Портрет песнебойца футуриста Василия Каменского» (1916) из Русского музея. Суммарно на выставке около полусотни произведений из государственных и частных собраний. Добавим также, что организаторы ограничились хронологическим диапазоном от 1900-х до 1930-х. То есть в экспозицию заведомо не включены более поздние работы, которые по традиции не слишком высоко оцениваются экспертами. Не говоря уже о том, что в преклонном возрасте Бурлюк без особого стеснения манипулировал датировками, стилизуя свежие опусы под давний период «бури и натиска».
Есть надежда, что этот феномен кураторами учтен и купирован. Ведь даже и с подлинными датами очень непросто понять тот разброс авторской манеры и идейных установок, который художнику «с большим, горячим и мохнатым (непременно мохнатым!), звонко стучащим сердцем» (формулировка Эриха Голлербаха, первого биографа Бурлюка) всегда был присущ. Посетитель выставки получает шанс отыскать внутреннюю логику и закономерность там, где даже специалисты порой пасуют.
Музей русского импрессионизма
Давид Бурлюк. Слово мне!
4 октября – 27 января 2019
