Американский художественный критик Дейв Хики в августе 2012 года заявил, что уходит из искусства, потому что занятия художественной критикой вызывают у него отвращение, чем вызвал скандал. По его словам, изобразительное искусство стало слишком популярным. «Я скучаю по тому времени, когда моя профессия была элитарной и не нужно было иметь дела с идиотами», — сказал Хики в недавнем интервью. Произведения искусства создаются теперь для горстки очень богатых людей, для которых критик сродни интеллектуальному метрдотелю. Газета Observer так же сообщает, что многие известные кураторы втайне жалуются на то, что им приходится хвалить явно переоцененные работы. Один из них даже назвал «пустым» искусство самой Трейси Эмин.
Как мы помним, Хики был одним из наиболее красноречивых поборников «красоты» — жизнерадостных, привлекательных для рынка и гармоничных произведений искусства. Имея опыт работы арт-дилером, он убеждалbчитателей в том, что люди, покупающие картины на свой вкус, должны вдохновлять художников на создание многогранной красоты, которая может противостоять унылому потоку мрачного и грязного политизированного искусства, представленного в публичных местах и на биеннале. В 2001 году Хики даже организовал «контрбиеннале» на площадке Site Santa Fe. Свою выставку он наполнил радостными и яркими цветными скульптурами и живописными полотнами, а также украсил цветами.
Исходящие от Хики жалобы на то, что на рынке воцарилась неприятная атмосфера, звучат несколько странно. Вспомним также недавний выпад Чарльза Саатчи, который назвал дилеров и коллекционеров вульгарными и эгоистичными. Все это довольно забавно, но есть ли здесь какое-то разумное зерно? Почему критики, коллекционеры и дилеры не только не узнают себя в зеркале, но и с омерзением отворачиваются от отражения?
Во-первых, дело в том, что искусство стесняется своей коммерческой стороны. Художественный мир по-прежнему сопротивляется идее о том, что галерея — это всего лишь магазин, выставка — только торговый центр, а сами произведения искусства — такой же предмет роскоши, как ювелирные изделия, антикварная мебель, яхты и так далее. В годы популярности современного искусства на рынке появилось много новых коллекционеров, сместивших традиционные акценты с Европы и Америки. В результате глобализации исчезла элитарность искусства. На первый план вышли такие ценности, как популярность, публичность, продвижение товара, а также демонстрация богатства — вульгарность, если угодно.
Во-вторых, очень богатые люди, которые покупают самые дорогие произведения современного искусства, почти не пострадали от финансового кризиса, а поскольку они воспринимают искусство как страховку от потери других активов, то на верхушке рынка кризис никак не сказался. Пиршество «потребления во время чумы» продолжается, хотя вокруг все изменилось. Проблемы испытывает не только мир искусства. Все сейчас предстает в новом свете: банкиров осыпают бранью, вскрывается коррумпированность политической элиты.
Капитализм предстал в неглиже: оказалось, что это просто машина, которая создает долги, усиливает неравенство и опустошает окружающую среду. В этих новых условиях образ элиты, продолжающей тратить целые состояния на пустые безделушки, выглядит еще более сомнительным, чем раньше.
Таким образом, Хики и Саатчи могут не любить мир, появлению которого они способствовали, но направление его развития полностью соответствует той логике, которую представляли и защищали они сами.
Хики отмечает исчезновение среднего класса: теперь существуют только очень богатые люди и их прислуга, включая тех несчастных, кто пишет об искусстве. Исчезновение евро-американского среднего класса, людей, труд которых заменяют автоматикой или переносят в страны с более низкой оплатой, — это одна из характерных примет нашего века. Финансовый кризис лишь ускорил этот процесс. Он влияет не только на искусство, но и на основы либеральной демократии: оказалось, что она лишает прав именно тот класс, который ее защищал. Если произведения искусства вульгарны и пусты, почему мы должны грустить об этом больше, чем, скажем, о кричащих обертках товаров на полках супермаркетов?
Но дело в том, что произведения искусства мыслятся как инструменты самовыражения, которые существуют отдельно от шаблонной массовой культуры. Материальная сторона художественного мира проявляется все ярче, а государства и бизнесмены все чаще используют его в своих целях. В результате свобода искусства и его связь с воображением улетучиваются. Вспомним то противоречие, которое ощутили посетители на недавней выставке Дэмиена Херста в Тейт Модерн, когда художник-бренд экспонировался в музее-бренде. Современные выставочные технологии должны были добавить весомости предметам искусства, но блестящие, самоуверенные работы Херста сводили эту весомость на нет. Музеи в ответе и за устойчивое убеждение в том, что произведения искусства могут поведать нечто глубокое об обществе. Но что могут рассказать о нас предметы, в которые инвестируют средства? Именно вера в эту связь внушает нам отвращение к тому отражению, которое мы видим в зеркале искусства. Мы вдруг понимаем, что наш образ создан не чем иным, как деньгами. Сможем ли мы занести нож над портретом нашего собственного разложения, как это сделал Дориан Грей? А если сможем, что останется после нас?
Обладатели сверхдоходов оказывают ключевое влияние на образ художественного рынка. Точно так же они контролируют политику. Однако за пределами культуры и политики этого узкого круга элиты лежит другой, огромный, мир. Годы художественного бума совпали с революцией социальных сетей, когда миллионы людей стали публиковать онлайн свои фотографии, видео, тексты и рисунки. Многие из них почувствовали, что создавать вещи, похожие на современное искусство, не так уж сложно. Социальные сети — это отражение нашего общества: сложное, противоречивое, вульгарное и массовое. Но порой оно вызывает меньшее отторжение…
