Виктор Шпенглер: «Мы противостоим фальсификаторам»

Как у вас, коллекционера и арт-дилера, родилась идея открыть центр экспертизы?

Впервые эта идея появилась в 2006 году, тогда Центр имени Грабаря переезжал из Замоскворечья на улицу Радио. И эксперты предложили мне снять помещение, купить оборудование и открыть новую организацию, которая бы занималась экспертизой. Тогда это не получилось, но мысль меня не покидала. И в 2014 году я все же открыл центр экспертизы на Малой Ордынке.

Вы ведь давно не чужды искусству?

К этому моменту я дружил со многими экспертами. У меня есть картины и предметы прикладного искусства, но я не называю это коллекцией. И к тому же арт-дилер во мне всегда побеждал коллекционера: самое большое наслаждение от общения с искусством я получал не от обладания, а от азарта охоты за произведением. Это меня всегда вдохновляло, я это любил и до сих пор люблю.

Зачем экспертная организация рынку?

Экспертная организация — очень важная часть рынка. Мы противостоим фальсификаторам. Если мы этого не будем делать, рынок засыпят фальшивками и он просто исчезнет, станет никому не интересным.

Неужели эта угроза реальна?

Вполне! Такое уже бывало. После некоторых историй — дела антикваров Преображенских (2004–2008, за русские пейзажи выдавались доработанные западноевропейские. — TANR), истории с Еленой Баснер (2012–2015, искусствовед подтвердила подлинность картины Бориса Григорьева, которая оказалась подделкой. — TANR) — рынок очистился, было приятно даже пойти на Антикварный салон. Но сейчас опять засыпали подделками. Это видят все: и коллекционеры, и арт-дилеры с опытом. Например, поддельными Левитанами и Коровиными.

Сейчас экспертиза по трудоемкости и сложности совсем другая, не та, что была в 1990-е годы. Стоило уважаемому эксперту Наталье Игнатовой, специалисту по нескольким русским художникам рубежа XIX–ХХ веков, отказаться от работы с произведениями Исаака Левитана — рынок сразу засыпали фальшивками. Эксперт Ирина Геращенко в свое время буквально спасла рынок Константина Коровина, но сейчас ситуация с его произведениями опять взрывоопасная. И так во всем мире. Почти 2 тыс. сомнительных работ русского авангарда были конфискованы в 2018 году в Висбадене, а экспертизы, доказавшие, что это фальшивки, сделали всего для трех работ. Там некому этим заниматься. Пускай к нам везут, у нас дешевле! Но если серьезно, то, объединяя усилия искусствоведов и химиков-технологов из разных лабораторий, мы действительно достигли сегодня высокого технологического уровня анализа.

Насколько сейчас проведение химического анализа ­необходимо для произведения, которое продается на арт-рынке?

Раньше «химию» считали лишними расходами. Это было дорого, старались к ней не прибегать, делали только искусствоведческую экспертизу. Но сейчас все больше дилеров понимают ее необходимость. Поэтому наш центр делает основной упор на химико-технологическое исследование — не только пигментов, но и связующего.

У вас искусствоведы работают вместе с технологами?

Мы получаем решение искусствоведа-эксперта (с нами по договорам работают крупнейшие специалисты Москвы), затем проводим технологические исследования — используем метод рентгенофлуоресцентного спектрального анализа (РФА) и рентгенографию, — проводим по ним сравнительный анализ, используя свою базу. В наиболее сложных случаях химико-технологических исследований мы отвозим пробы в лабораторию Московского музея современного искусства, где отличное оборудование, позволяющее делать анализ не только пигментов, но и связующего, и огромная сравнительная база. У нас взаимный интерес: мы для них серьезный фильтр. Ведь даже химику неприятно постоянно работать с плохими, неаутентичными вещами, руки опускаются. Поэтому первичные технологию и химическое исследование мы делаем сами, а с музеем работаем над сложными вещами.

Мы сотрудничаем со всеми: и с Центром имени Грабаря, и с ГосНИИРом. Сейчас на рынке опасная ситуация. Мы все должны объединяться, и тогда фальсификаторам станет сложнее.

А поддельщики не могут воспользоваться вашими наработками?

Фальсификаторы уже научились подбирать пигменты, совпадающие со старыми. Эта проблема существует и у нас, и в Европе. Изготовляют краску по технологии, например, XVI века, и по пигментам ее нельзя отличить, даже в поляризующем микроскопе, если не изучать связующее.

Вы не первый раз акцентируете важность анализа именно связующего. Это ваше ноу-хау?

Связующее в живописи изу­чают давно, здесь мы не первооткрыватели. Наша роль — объяснить важность этого анализа, о котором не все знают. По добавкам в связующее масляных красок, темперы или гуаши можно четко отличить подлинник от подделки. Это научные факты, которые могут быть приняты в суде. Например, пентаэфир — он появился в красках в 1960-е, его добавляют, чтобы масло быстрее сохло. Или алкидные смолы, краски на которых появились в 1930 году. Сиккативы, которые тоже уменьшают время высыхания, полимеризированные масла, увеличивающие прочность живописи, — для каждого есть четкая дата, с которой они начали использоваться. Увидеть их на обычном оборудовании невозможно.

Опираясь на этот анализ, мы собрали много материала, в частности по подделкам Коровина. Выявили методы фальсификатора, буквально руку его узнаём. Основной объем подделок под Константина Коровина приходится на его 1920-е годы. Период 1910-х у этого художника трудно подделать, а в 1920-х он уже уехал во Францию, в России сведений об этом периоде немного — в этой мутной воде фальсификаторы и действуют. Они покупают на блошиных рынках французские холсты того времени, смывают живопись и получают отличные заготовки, точно такие, на каких работал Коровин. И делают живопись в его стиле. Потом эти работы появляются на аукционах. Они узнаваемы. Мы проводили технологические исследования этих вещей, и они категорически отличаются от оригиналов. Они «глухие», в приборах ведут себя по-другому. Но пигменты подобраны! Химическая экспертиза по пигментам подтвердит их подлинность. Только анализ связующего может выявить подделку.

Через вас прошло много подделок?

Мы любим настоящие картины и считаем подлинники. Это от 50 до 100 картин в месяц, за 7 лет работы — почти 8 тыс. Когда мы отводим авторство, мы не всегда пишем документы. Часто очевидно, что это не подлинник, и мы сразу об этом говорим. Если клиент хочет, мы продолжим исследование, просто за него придется платить.

Редко, но бывают и чудесные истории, когда предполагаемая подделка оказывается подлинником. Например, в одной коллекции было две картины Коровина: 1910-е годы, Гурзуф, всеми любимые букеты на фоне моря. Как выяснилось, одна из них была копией полотна из коллекции омского музея. Вторая картина тоже выглядела плохо, но владелец все же захотел сделать полное исследование. И оказалось, что подделка бросала тень на настоящую картину, а ей мешала варварская реставрация — она была вся нелепо записана. И когда она открылась от грязи, реставрационной и естественной, оказалась прекрасной картиной.

У нас серьезная база данных. Десятки тысяч макросъемок. Мы снимаем все серьезные музейные работы. Съемки в инфракрасном излучении, в ультрафиолете, рентген. Когда я перевозил для сканирования наши рентгены на Коровина, я не мог поднять их за раз: за 7 лет у нас прошло около 150 подлинных картин.

Благодаря нашим методам я уверен, что спокойно могу покупать произведения, прошедшие у нас исследование, или рекомендовать их коллекционерам.