Даниель Бирнбаум: «Живопись не умрет, но неизбежно будет меняться»

Несколько месяцев назад швед Даниель Бирнбаум, в прошлом — куратор 53-й Венецианской биеннале и сокуратор двух московских, совершил резкий поворот в своей карьере. Он покинул пост директора Стокгольмского музея современного искусства, а в Высшей художественной школе Штеделя во Франкфурте, где много лет был ректором, преподает лишь периодически. Сейчас он занимает должность арт-директора в лондонской Acute Art — «маленькой, но амбициозной студии», как он сам ее характеризует, которая сотрудничала с Мариной Абрамович, Анишем Капуром и Джеффом Кунсом. Студия специализируется на новых технологиях в сфере искусства, и прежде всего на различных «реальностях»: виртуальной, дополненной, смешанной. Недавно Бирнбаум побывал в Москве и выступил с лекцией в Мультимедиа Арт Музее, где проходила выставка «VR: новые законы искусства». Мы воспользовались случаем, чтобы расспросить его о потенциальных переменах в области художественных медиа.

Переход из музея, пусть даже и посвященного современному искусству, в организацию, которая действует на острие актуальных трендов, — это отражение вашей сегодняшней идеологии?

И да и нет. Я все еще предпочитаю классическое искусство, люблю художников вроде Анри Матисса или Марселя Дюшана. Но мне очень интересны возможности, которые могут дать VR, другие новые технологии, и я полагаю, что все это может породить новые жанры в искусстве.

В ходе лекции вы назвали VR, виртуальную реальность, первым новым направлением в искусстве XXI века. Почему первым?

Так уж получается. Это очень сильный медиум, который позволяет выстраивать иммерсивные пространства, искажать реальность и создавать совершенно другие, параллельные миры, прежде нам недоступные. Не исключено, что возникнет какое-то совмещение. Например, люди смогут сочетать происходящее у них в телефоне с тем, что окружает их в реальности прямо сейчас, и таким образом существовать в двойственном пространстве.

Еще лет 30 назад в ходу был слоган «живопись умерла». Пока этого так и не случилось, но не станет ли VR тем самым окончательным могильщиком традиционного искусства?

Думаю, что традиционное искусство будет развиваться и меняться в зависимости от того, что происходит с новыми технологиями. Есть художники, которые предпочитают гнаться за инновациями и искать самые новые и, возможно, совершенно сумасшедшие вещи, как виртуальная реальность и прочее, а другие — те, у кого более меланхоличный подход к жизни, — предпочитают обращать внимание на старое. В последние годы мы видим, как возвращаются, скажем, старые кинопроекторы, люди снимают что-то на пленку, но, обращаясь к ретротехникам, нередко сплетают их с чем-то гораздо более новым. Говоря в общем виде, живопись не умрет, но неизбежно будет меняться — и явно не без помощи цифровых технологий.

Если даже VR не станет могильщиком традиции, то возможна ведь и другая постановка вопроса: не окажется ли, что искусство, порожденное новыми технологиями, само падет жертвой в соревновании с массовыми играми и развлечениями?

Надеюсь, такого не произойдет. Мы ведь пока очень мало представляем себе возможности виртуальной реальности, дополненной реальности, мы не совсем понимаем, как их использовать, — так же, как люди в момент изобретения фотографии не совсем понимали, что с нею делать. Им казалось, что это магия, оккультизм — словом, нечто странное, пока не нашелся способ довести все до коммерции, поставить на конвейер. Сейчас, полагаю, мы находимся в стадии, когда мы всего лишь определяем для себя, что такое виртуальная реальность, и здесь многое впереди. А что касается «убийства» какого-либо искусства, то вполне вероятно, что видеоарт как направление пострадает от виртуальной реальности. Вспомните видеоинсталляции, в которых много проекторов, которые очень дороги, большие экраны с движущимися изображениями расставлены по залу… Это может вскоре оказаться довольно неуместным и неудобным. Виртуальная реальность способна обеспечить все то, что происходит в видеоарте, с помощью одного устройства, например, а не нескольких.

Прозвучало слово «коммерция», и тут стоит спросить о проекте Acute Art. Он вроде бы не является сугубо коммерческим, но так ли уж он альтруистичен?

Цели у нас абсолютно некоммерческие, мы больше заинтересованы в эксперименте: хочется испробовать разные возможности и предъявить результаты другим людям. Хотя, разумеется, необходимо помнить о реальном мире и о том, что для процесса создания произведений, для приобретения всевозможной техники требуются ресурсы. Но мы не заинтересованы в продаже этих работ. Куда важнее сотрудничать с музеями и другими площадками, где мы могли бы показывать свои работы и таким образом зарабатывать деньги на развитие проекта. Многое зависит от спонсоров или просто от людей, которые почему-либо заинтересованы в том, чтобы проект оставался экспериментальным, а не коммерческим.

С первых же шагов новая продакшен-студия привлекла к сотрудничеству всемирно известных художников: Джеффа Кунса, Аниша Капура, Марину Абрамович. Их приглашение — рекламный ход или заявленное студией направление?

Да, это можно было бы назвать разновидностью рекламы. Студия стремилась показать, что новые формы искусства предназначены не только молодежи или любителям видеоигр, а что этот медиум может быть использован столь именитыми художниками. Разумеется, в студии работают и другие художники, но приглашение именно этих авторов давало понять, что речь все-таки об искусстве, а не о развлечении. Любопытно, что никто из них не просил никаких гонораров, они все делали абсолютно бесплатно, чтобы попробовать новый жанр, поэкспериментировать. Они уже достаточно имениты и независимы, так что могут себе позволить принимать любые собственные решения.

Для упомянутых художников компьютерные технологии, скажем так, не совсем родные. Наверняка консультанты или программисты объясняли им, что и как можно сделать. А если в сфере интересов студии появятся художники, у которых VR уже в крови, не начнут ли они сами влиять на политику студии?

Нам интересно иметь дело с разными художниками: и теми, кто пока вообще не знаком с этими технологиями, и теми, которые во всем этом хорошо разбираются. Вторые действительно могут привносить какие-то свои технические решения, иные точки зрения и подходы. В то же время, например, Марина Абрамович с ее взглядами на перформанс способна многое дать виртуальной реальности.

В вашей биографии был протяженный и значительный кураторский период, главным образом это 2000-е годы. Список тех международных проектов весьма внушителен. А в 2010-х дело обстояло уже иначе. Вас это занятие больше не привлекает? И вообще, не становится ли кураторский проект устаревшей моделью показа искусства?

В начале кураторской карьеры это занятие очень меня увлекало, я получал от него огромное удовольствие. Присматривался к опыту людей старше себя, которые были настоящими новаторами в этой области. Кураторство в то время относительно недавно вышло на авансцену мирового искусства, и оно дало мне возможность путешествовать, устраивать биеннале и выставки в разных частях света, узнавать новых художников, видеть их работы. Но сейчас я понимаю, что эта работа уже не столь заманчива для меня. Я не получаю от нее прежнего удовольствия, и многие биеннале или выставки начинают восприниматься как «уже виденные», в чем-то повторяющиеся. Хотя все равно я считаю, что произведения новых художников необходимо показать, а новые идеи обязательно следует рассмотреть, но лично для меня это уже не настолько важно.

А вот все же, чисто гипотетически, если бы вам сейчас снова довелось делать основной проект Венецианской биеннале — допустим, с тем же названием Making Worlds («Создавая миры»), которое вы придумали десять лет назад, — что бы вы изменили сегодня? 

Трудно сказать. Для меня в кураторской работе всегда был важен именно художник, и даже название Making Worlds подразумевало, что каждый художник создает собственный мир. Если бы я и взялся делать что-то новое в таком формате, то, вероятно, использовал бы как раз новые технологии и виртуальную реальность — для того, чтобы дать зрителю возможность полнее ощутить те миры, которые создают художники. Но при этом я считаю, что сейчас (имея в виду нынешние экологические проблемы, изменение климата и так далее) устройство всевозможных биеннале в разных точках планеты, вся эта транспортировка предметов искусства и сопутствующие строительные работы — это уже не настолько актуально, это скорее вредит нам, нежели помогает.

На лекции вы говорили о том, что VR и подобные технологии ведут к демократизации искусства. Но всякая демократизация — это, что называется, палка о двух концах. В частности, если искусство окажется в каждом гаджете, будет доступно в любую минуту, то не девальвируется ли оно?

Да, эта тема остается палкой о двух концах. Но все равно ведь людям всегда будут интересны произведения, обладающие материальностью. И будет важно осознавать, что это именно осязаемый объект, он перед тобой, он определенного физического размера, он детальный, и все это невозможно передать с помощью виртуальной реальности. Людям все равно захочется на него посмотреть, поскольку это просто в природе человека — видеть что-то вживую.