Усталая интеллигентная женщина тихо говорит двум спутницам перед «Детскими играми»: «Нам кажется, что в этой картине есть что-то таинственное, метафизическое, но это всего лишь каталог, перечень детских игр». На выставке Питера Брейгеля Старшего в венском Музее истории искусств много русских, у некоторых есть личные экскурсоводы. Не похоже, что услышанная мной дама не знает, что у любой картины Брейгеля найдется множество толкований. Так и в этой обнаружены подтексты. И метафизический (так Бог смотрит на нас с небес), и дидактический (игры детей так же суетны, как занятия взрослых), а может, даже и политический (как без него?). Просто дама устала. От толчеи выставки и множества восторженных слов, сказанных и написанных о ней. Хочется же посмотреть на детские игры без интеллектуальных усилий, с удовольствием.
Можно, но не всегда получается. Даже если удалось пробиться к картине через толпу смотрящих, то затруднительно перед ней задержаться, чтобы разглядеть хоть несколько детских развлечений из множества изображенных и с радостью подумать, что вот и ты так на переменках в школе… Сзади начинают тихонечко подпирать. Дети стараются протиснуться между взрослых, им особенно интересно, во что же играли до изобретения компьютеров.
Но и от самого Брейгеля можно устать. На картинах так много всего происходит, а композиции этих картин так геометрически точно выстроены, что затягивают взгляд, прямо засасывают его, как киноэкран. Да и главный герой у Брейгеля не на переднем плане, а прячется где-то в глубине, так что в «Крестьянской свадьбе» сначала видишь двух молодцев, несущих плошки с кашей, потом мальчика, облизывающего палец, волынщиков, еще гостей и только тут, опомнившись, находишь невесту. О женихе и не успеешь подумать. В «Обращении Савла» самого будущего апостола тоже сразу не разглядишь. Хотя он и в центре картины, но и в глубине ее, так что можно и не заметить чуда, что и случилось с ушедшими вперед воинами.
Еще очень хочется отойти и посмотреть на картины издали, охватить взглядом, как говорится. А отойдешь — так впереди только зрительские головы маячат. У рисунков публики меньше, но и там кто-то обязательно зависает, дорвавшись до рассматривания.
Ну и эмоционально Брейгель нелегок: горечь, юмор, смирение, многословие и недосказанность, надмирный взгляд, сороки, виселицы и какающие человечки. Некогда дух перевести и в чувствах разобраться.
Монографические выставки любого большого художника — испытание. В случае Брейгеля — особенное. (Трудно, правда, было и с Босхом: картины меньше, сюжетов больше, но на сопереживание силы не тратились.) Однако устоять перед выставочным блокбастером невозможно, велико желание увидеть то, что в Вене в другой раз не посмотришь. Вот и тянешься вслед за соотечественниками.
Казалось, что все пассажиры московско-венского рейса именно на Брейгеля и летели. По дороге туда поминали в перечне обязательных посещений, на обратном пути делились впечатлениями. Всем понравилось, никто не был разочарован. И девушки с излишне пухлыми губками, и пожилая интеллигентная пара, и женщина с ребенком, и юноша в очках. Неудивительно, тут вариант беспроигрышный: и профану есть на что подивиться, и самому насмотренному эстету невозможно не восхититься. Правда, снобы в соцсетях фыркали: в массовом нашествии участвовать не круто. Пусть снобы и остаются без Брейгеля в единственно возможной сегодня полноте.
Есть мнение, что именно русских зрителей тянет к Брейгелю особенно сильно. И причиной тому Андрей Тарковский, прямо его цитировавший в «Солярисе» и косвенно — в «Зеркале». Возможно, что Брейгель вошел в интеллигентское сознание как родной именно поэтому. Ну и хорошо. Замечу только, что многие художники стали популярны у массового зрителя именно после кинофильмов, но в основном биографических. Русский же Брейгель пришел к нам не с жизнью, вполне, надо сказать, благополучной, а картинами, зимним пейзажем «Охотники на снегу», целиком и в деталях. То есть особым русским путем. И остался там надолго и уже сам по себе. «Солярис» ведь был снят 46 лет назад, кто-то из понаехавших в Вену фильма наверняка не видел.
