Как прошла Frieze: смех, секс и рок-н-ролл

Все ярмарки искусства, как и счастливые семьи у Льва Николаевича, похожи друг на друга. На то они и fair’s: вроде как и торжища — но честные и справедливые. Среди них лондонская ярмарка Frieze обладает особым статусом. Именно сюда съезжаются все, кто двигает вперед мировую торговлю искусством. Ярмарка совпадает с сессиями торгов предметами современного искусства на крупнейших аукционах — Sotheby’s и Christie’s. Так и получается, что рекордные и наиболее скандальные продажи (случай с Бэнкси — из ряда запрограммированных сенсаций) происходят именно в дни лондонской Frieze. Или, наоборот, Frieze оказывается в роли антифриза, незамерзающего вещества, способствующего обогреву слегка подмороженных клиентов аукционных домов.

Frieze, обосновавшись в Риджентс-парке, выросла из штанишек блошиного рынка на Портобелло-роуд, что в Ноттинг-Хилле. Сравнение может показаться притянутым за уши, но не заметить сходства, как и различий, между прародителем и наследником невозможно. Начнем с различий. Объекты искусства на Портобелло-роуд — в сравнении с тем, что предлагается на Frieze, — блошкины забавы против армады слонов. Мелочи жизни и большой куш, масштабы несопоставимые. Но в Европе субботний поход на flea market — одно из любимейших времяпровождений, это часть традиции, которая в России часто подменялась, скажем, походом в баню в предновогодние дни. Блошиная толкучка — тот рынок, та ярмарка, собираясь на которую, не требуется проверять содержимое кошелька; покупать не обязательно — туда можно пойти из удовольствия, просто поглазеть, проверить свое эстетическое чутье, подвергнуть шлифовке наблюдательность и коллекционерский вкус.

Это один из родичей Frieze. Другой — по времени свежий и более нам понятный — возник в эпоху воцарения гипер- и мегасторов с их ангаро-павильонными пространствами, заполненными товарами как первой, так и последней необходимости. Там речь идет уже не об эстетике, не о коллекционировании, а о выгодном приобретении в одном отдельном месте целого ряда предметов.

Frieze существует где-то между ними, требуя от посетителя не только любознательности и пытливого ума, но и полной мобилизации физических и интеллектуальных сил. А там, где затраты сил, — там и работа, утомительная, но чаще всего приносящая удовольствие. Обход вдоль и поперек двух крытых рынков — Frieze (современное искусство) и Frieze Masters (искусство классиков) — можно приравнять к подвигу, особенно если в голове после всего осмотренного еще что-то осталось.

Frieze Masters в этот раз покорила несколькими выдающимися программами. Прежде всего, «Ман Рэй» — абсолютно музейного значения проект галереи Ларри Гагосяна, посвященный ключевой фигуре мирового сюрреализма и дада. Экспозиция, несмотря на свою плотную застройку, вполне солидно смотрелась бы где-нибудь в Центре Помпиду или в Мет-Бройере. Предметы такого качества увидишь не каждый день, выставки подобного уровня проводились в последние годы на площадках лондонской Королевской академии (сюрреалисты) и нью-йоркского МoМА (Франсис Пикабиа), но там требовались усилия целого ряда институций. Здесь же одна Gagosian представила целую ретроспективу. Осуществить это удалось с помощью Фонда Ман Рэя, а также Фонда Ли Миллер, возлюбленной художника. Экспозицию усилили предметами из коллекции британского сюрреалиста Роланда Пенроуза. По всей видимости, речь может идти о планируемой ликвидации коллекции Фонда Ман Рэя, так как в последние два десятилетия наследники решили расстаться с большой частью архива, сделав дар французскому государству; кроме того, в 1995 и 2014 годах на Sotheby’s состоялось два именных «сейла» из наследия. Надо отметить, что тогда продавались вещи не первого ряда и в основном фотоработы. Теперь же представлены не только фотографии и «рэйографии» (изобретенная Ман Рэем разновидность фотограммы), но и живопись (а он всегда считал себя не в последнюю очередь живописцем) и объекты (некоторые демонстрировались впервые). Всего предметов на стенде 97, и они были оценены вполне благоразумно — от £20 тыс. до £2 млн.

Лондонская галерея Аманды Уилкинсон представила персональный проект, посвященный живописи и объектам Дерека Джармена, культового кинорежиссера, жертвы СПИДа, скончавшегося в 1994-м. Немногим известно, что Джармен, автор «Караваджо» и «Витгенштейна», получил образование в Школе Слейда, одном из самых прославленных художественных заведений Британии. Чтобы понять, насколько высок уровень школы, достаточно перечислить имена ее учеников и преподавателей, среди которых — Дора Каррингтон, Уиндем Льюис, Пол Нэш, Стенли Спенсер, Люсьен Фрейд. В 1987-м Джармен даже номинировался на национальную Премию Тернера со своими «черными картинами», которые начал писать годом раньше. В 1990-е он продолжил опыты в живописи. Это холсты большого формата — 2,5 м, манифесты обреченного, уже начинавшего терять зрение человека. В тот период он работал над фильмом «Сад», впервые показанным в конкурсе Московского международного кинофестиваля 1991 года (такое тогда еще было возможно!), а потом заканчивал свой самый радикальный фильм Blue. На стенде — картины всех этих периодов, они были представлены на его персональной выставке в манчестерском музее в 1992-м. Цены — в районе £60 тыс.

Две русские темы, вопреки опасениям, что политически резонансные события как-то серьезно отразятся на репрезентативности наших художников, на ярмарке прозвучали вполне достойно. Это стенд нью-йоркской галереи Alexander Gray Associates c рисунками и фотографиями Сергея Эйзенштейна, в основном из мексиканского вояжа 1931 года. О рисунках сказать что-то новое сложно, но селективный подход авторов стенда говорит о внимании к наиболее «острым» сюжетам. Совсем недавно, всего полгода назад, в аукционном каталоге Christie’s рисунки подобного рода организаторы торгов напечатать не рискнули, сделав комментарий об особо откровенном характере изображений. Здесь, на ярмарке, они демонстрировались в сопровождении кадров из фильмов «Да здравствует Мексика!» и «Иван Грозный», что помогало зрителю в полной мере ощутить амбивалентность авторского мотива для переживаний: редуцированного — в кинокадрах — и откровенно полноценного — в рисунках. Интимные излияния Сергея Михайловича стоили по £25 тыс. штука.

Другой «русский характер» — он же герой и рекордсмен аукционных продаж — оказался в обойме Galleria Continua, офисы которой представлены в таких, не побоюсь сказать, центрах мирового арт-рынка, как Сан-Джиминьяно, Пекин, Гавана и Ле-Мулен. Последний из упомянутых пунктов находится во Франции. Это коммуна с численностью населения 92 человека. Несомненно, ее жителям творчество Ильи Кабакова известно не понаслышке. Галерея представила цикл работ художника под названием «Шарль Розенталь. Двенадцать комментариев по супрематизму № 2, 1926». Цикл был создан в 1998 году. Надо полагать, что в нем должно быть 12 полотен, но в экспозиции их 9, так как холсты все приличного размера, под 2,5 м длиной, и размещать их плотной развеской не получается. Одна из картин была упрятана на стенку в подсобке шириной 1 м и длиной 3 м. Рассмотреть ее там можно было под углом и бочком, что, в принципе, должно отражать самую суть концептуального подхода к творчеству концептуального же художника.

Frieze без приставки Masters на этот раз поразила обилием новых имен действительно молодых, а не условно молодых художников. Признаться, и атмосфера тут намного более раскованная и задорная, чем у «старичкового» салона, и география участников более демократичная. Здесь есть галереи из отнюдь не самых близких уголков планеты — представлены Лима и Кейптаун, — арабы мирно уживаются с израильтянами, и, что порадовало, в объектах и предметах совершенно нет политико-идеологического контекста. «Социалка» — да, звучит, но как-то неназойливо. Складывается ощущение, что наконец наступило понимание, что лучше всего продается позитив. В моде сегодня пусть и злой, но смех; по-прежнему большой спрос на секс и рок-н-ролл. Двигаясь от стенда к стенду, невольно встречаешь с улыбкой очередной кульбит с техникой и материалом, поражаешься новизне идеи. Вот что касается идей — на этой Frieze их масса. И также несметна армия художников, готовых принести себя в жертву новым формам изобразительности. Идет повсеместный отказ от традиционных медиа, трехмерность все больше диктует свои правила. Но вместе с тем идет диктат продуманного жеста, соотнесенного с образом мыслей поколения, жеста не эпатирующего, а созидающего новую форму, новую предметность. От художника теперь требуется много больше, он выступает мыслителем, поэтом, актером, в чем-то даже шутом гороховым — кем угодно, только не ординарным рисовальщиком или живописцем.

Среди молодых авторов с каким-то особым удовольствием обнаруживаешь и «мастеров», и они вовсе не теряются на их фоне. Прекрасная инсталляция Нам Джун Пайка 1990 года «Джон Кейдж», состоящая из винтажных видео и телевизионных мониторов. Или скульптура Энтони Гормли (вес железа — около 700 кг). Француженка Татьяна Труве поразила всех впечатляющей инсталляцией «Шаман», состоящей из корня огромного дерева (материал — бронза), из которого сочится вода. Корень расположен на разбитой бетонной площадке, погруженной в воду.

«Двухмерники», даже такие как Маркус Люперц и А.Р.Пенк, на фоне столь отвязных смельчаков смотрятся ретроградами, довольно бледно. Но и среди «картиночников» встречаются очень занятные люди. Например, американец Джим Шоу. Он занимается деконструкцией американского мифа, культивирует, прежде всего в самом себе, идиосинкразию к символам американской культуры. Его сатира, гротесковая, резкая, по отношению ко многим священным коровам оскорбительна, но безумно талантлива. Хочется назвать его современным калифорнийским Домье — настолько впечатляюще выглядят на стенде лондонской Simon Lee Gallery совсем свежие его произведения (2018).

Ярмарка ожидания оправдала: искусство в хорошем тонусе, оно продолжает удивлять и приносить прибыль, а значит, все идет как надо.