После десятилетий умалчивания фигура Эль Лисицкого вновь оказалась на художественном олимпе — еще в перестройку. В 1990 году в Третьяковской галерее прошла его персональная выставка с экспонатами из здешних фондов. Графики Лисицкого в ГТГ довольно много, причем первоклассной, но исчерпывающим тот показ назвать все же нельзя. До подробной монографической выставки дело дошло лишь недавно.
Двухчастная ретроспектива в залах Новой Третьяковки и Еврейского музея, проходившая на рубеже 2017–2018 годов, вышла достаточно представительной, чтобы по ней можно было судить о Лисицком как о художнике-универсале. Ряд экспонатов, правда, заполучить не удалось — прежде всего из-за проблем в области культурного обмена с США, — но итоговый список все равно оказался внушительным. Особенно важными для проекта стали «живописные проуны» на холсте или фанере — такого рода вещей в России нет.
Выставка делилась на две части по ряду критериев — скажем, логично было показать книжную графику Лисицкого времен «еврейского ренессанса» именно в Еврейском музее. Но концепция предполагалась единой для двух площадок, и это единство становится еще более заметным в каталоге, макет которого (удачная работа дизайнера Евгения Корнеева) явственно отсылает к экспериментам в духе 1920-х годов.
В заглавной статье куратор выставки Татьяна Горячева пишет о том, что возникал соблазн взять за основу план, который Лисицкий разработал для самопрезентации в рукописи начала 1930-х «Художник-изобретатель El». При такой установке на реконструкцию авторского замысла результат наверняка бы получился более цельным и зрелищным. Но в итоге решено было балансировать «между академическим музейным подходом и попыткой все же осмыслить творчество Лисицкого в системе координат Gesamtkunstwerk — единого жизнестроительного проекта». Не последнюю роль в этом решении сыграло желание показать произведения, выбивающиеся из авторского канона — как ранние, доавангардные, так и поздние, рубежа 1930‑х — 1940-х, когда художник был ощутимо подвержен «вынужденной идейной ангажированности».
Визуальный материал в каталоге распределен по понятным, даже очевидным рубрикам: «Проуны», «Проекты оформления выставок», «Архитектурные проекты»... В то же время упомянутый Gesamtkunstwerk в применении к Лисицкому отнюдь не фигура речи, а вполне практическая формула. Вывести некоторые закономерности можно, конечно, почти интуитивно, однако целый отряд экспертов приходит на помощь. Из статей Александра Канцедикаса, Кая-Уве Хемкена, Михаила Карасика, Фаины Балаховской, Виллема Яна Рендерса складывается мысленная мозаика, где разновидности художественного труда наподобие «типографики» или «рекламного плаката» утрачивают свою жанровую особость и самодостаточность.
Правда, чем дальше Эль Лисицкий уходил от коллективного витебского опыта, тем меньше, в отличие от Малевича, руководствовался иррациональными, почти мистическими озарениями. Так что его универсализм и «внежанровость» кажутся из сегодняшнего дня едва ли не порождением сугубо рационального разума. Недаром все-таки в его университетском дипломе значилось «архитектор-инженер». Впрочем, не стоит забывать слова самого Лисицкого: «Надо очень любить свое дело для того, чтобы чистый рассудок, очень ясный, потерять в последний момент, — только тогда что-то может быть создано».
