Первое издание «Влюбленного агента» Виктора Пивоварова появилось в 2001 году в «Новом литературном обозрении» — автобиография-коллаж, где в тексте чередуются фрагменты-документы и фрагменты-сантименты, наблюдения и соображения по разным поводам и касательно разных лиц, а также каталог собственных работ. К тому времени художник лет 20 как проживал в Праге, выставляясь в Москве изредка, — весточка от старого знакомого, книга объясняла, чем, собственно, Пивоваров занимался в свое отсутствие («пражский период»). А также — чем занимался Пивоваров до того («московский период») и вообще всегда («сущность моих занятий искусством не изменилась»). И еще много чего. Агент докладывал о друзьях и подругах, о московском неофициальном искусстве — с собственными оценками («для московского искусства 1976 год переломный»), о том, откуда взялся, по его мнению, феномен иллюстрированных детских изданий 1960–1970-х («либеральная интеллигенция этого времени… жаждала трансцедентного, а детская литература от Андерсена до Туве Янсон эту жажду утоляла»). О том, почему не стал принимать участие в Бульдозерной выставке («мы не диссиденты, мы богема»). И как жилось в доме на Речном вокзале — где «благодаря Грише Перкелю оказываются, кроме нас, Эдик Гороховский, Кабаков с Викой и Иван Чуйков».
«Мы болтаемся по полупустым квартирам, пьем водку и страшно веселимся. Было радостно начинать новую жизнь в новом доме с друзьями, с днями рождения, которые как-то так аккуратно распределялись по всему году, плюс Новый год и общие праздники, плюс масса непредвиденных случаев, типа кто-нибудь приехал, плюс, наконец, особенно приятные встречи без всякого повода — все это превращало жизнь в доме в сплошной праздник», — Пивоваров баловал сведениями от первого лица, но картину рисовал вообще-то более масштабную. Вдруг, бросая судьбы московского андерграунда, вел спокойный рассказ о собственном искусстве, создавая наиболее адекватный комментарий к нему. А то вдруг снова оказывался в теплой компании. «Жизнь в Москве, не в той, что наверху, а в той, что внизу (тут намек на подвал на Маросейке, где Пивоварову досталась мастерская. — TANR), в нашей Москве, упоительна! Стихи, застолья, Эрот, порхающий под потолками, культ дружества» — за разными перипетиями тем не менее оставалась эпикурейская радость ясного бытия, передаваемая как бы безыскусно, словами и фразами, которые были как очерченные, словно вырезанные силуэты персонажей Пивоварова-художника и иллюстратора. Отзывы на появление «Влюбленного агента» отмечали стиль мемуариста и сходились в том, что «Пивоваров из числа тех художников, чей словесный дар всегда выступал на равных с даром изобразительным» (Лев Рубинштейн). «Новое литературное обозрение» выпустило еще несколько книг Пивоварова, однако повторить, отчасти, успех «Влюбленного агента» удалось разве что «Серым тетрадям» (2002), где жанр мемуарного коллажа проявился в наиболее чистом виде.
«Культовая книга», — пишут на сайте «Гаража», объясняя резон второго издания. Дополненного и переработанного. В издании 2001 года было две большие главы, «Жизнь первая» и «Вторая жизнь» (житейский водораздел точно датировался свадьбой Пивоварова и пражского искусствоведа Милены Славицкой, вскоре после чего и последовал переезд Пивоварова в Прагу, что некоторые предпочитали называть словом «эмиграция»). Для нового издания Пивоваров написал главу третью. Называется «Третье тысячелетие». Не какая-то там по счету новая жизнь — вообще слова такого больше нет; не жизнь пошла, а летосчисление («тысячелетие»), и новые теперь только разнообразные обстоятельства, одно за другим сменяющие друг друга («три тысячи» после «первой» и «второй» значит «очень много»). Книга потолстела, иллюстрации стали цветными, главная же перемена — что настроение сильно изменилось. Даже название будто другое. Было бодрее. Было предвкушение восторга. Ушло. Теперь «третий возраст» расставляет ориентиры. Первые главы связывала свадьба, с этой — похороны: тысячелетие начинается перечнем ушедших друзей. Поэтов Генриха Сапгира и Игоря Холина, однокашника Рубена Варшамова, Эдуарда Гороховского и Дмитрия Пригова. (Сапгиру, Холину и Варшамову посвящались фрагменты «Второй жизни», Пригову — «Новый год с Приговым» дальше в третьей главе.) Сюда же следует отнести список менее скорбный, но не менее значительный. «Но и те мои немногочисленные друзья, которые, слава богу, были живы, оказались для меня потеряны», — грустно констатирует бывший «культ дружества». Поговорить не с кем даже мысленно, Кабаков при встрече ведет себя неискренне. «Если ты здесь — тебя помнят, знают, приглашают на выставки, пишут о тебе. Ты уехал, тебя нет — болотная ряска смыкается, и ты не существуешь». Да это ли влюбленный агент? Что с ним? Кто вместо него?
Строго говоря, второе издание, дополненное и переработанное, не может являться книгой «Влюбленный агент» — подойдут названия «По следам влюбленного агента», «Возвращение влюбленного агента», «Снова влюбленный агент», — уже поскольку книга «Влюбленный агент» фигурирует в новой главе как важный элемент сюжета — когда Пивоваров заявляет, что «Влюбленный агент» вытащил его из забвения; явное преувеличение, но речь сейчас не о том.
«Мне необходимо полное одиночество и кусок пустого времени. Из Москвы надо было бежать, и я бежал», — сформулировал когда-то Пивоваров. Сбегал из Москвы на дачу. Сбежал в Прагу. «Энергетику Праги я считал нулевой. То есть не заряженной никак: ни метрополия ни провинция, ни хорошо ни плохо. Мне это нравилось. Меня устраивала разряженность этого поля, его нейтральность, тишина». Однако из Праги сложно оказывать влияние на московскую художественную жизнь и получать заслуженное внимание. В Праге не найти такого Абрамовича, который бы участвовал в судьбе художника и его творчества хотя бы малой долей того, что Абрамович сделал для Кабакова. «К возвращениям я, видимо, обречен», — вздыхает Пивоваров.
Зато появился Кантор — «Великий Кантор» называется главка, посвященная знакомству с коллекционером Вячеславом Моше Кантором. (Единственный раз, не считая Милену и детей, когда именной главки во «Влюбленном агенте» удостаивается не покойник.) Пивоваров вспоминает «длинный, как трамвай» лимузин, увиденный из окна на Яромировой улице; как жаль, что пришлось распрощаться с мастерской на Яромировой улице! Сценой в опустевшей мастерской могла бы заканчиваться книга. Собственно, эта сцена и есть последнее событие книги, дальше у Пивоварова идут рассказы об отдельных проектах и о женщинах в жизни и творчестве (но больше о проектах). Старая мастерская быстро забывается. Фотография на всю страницу: Пивоваров за столом, с бокалом в одной руке и Миленой в другой, — разумеется, ателье. Он явно чувствует себя в Праге, как и прежде, прекрасно, да и «третий возраст» ему идет. «Здесь в Праге у меня есть две Иванки. Иванка Долежалова, она преподает в местном Американском университете, и Иванка Ломова, очень хорошая художница. Ее я называю Пеппи Длинныйчулок, поскольку росту в ней около двух метров. По-чешски «подружка» — камарадка. Иванки мои камарадки. Дружба с ними скрашивает мою изоляцию».
Другое дело, влюбленный агент! Одиночество детектед.
