В «Имени кровью: Тайне смерти Караваджо», романе Мэтта Риза, изданном «Синдбадом», приводится еще одна версия гибели великого художника.
Великий задира Микеланджело Караваджо мечется по Риму, поделенному двумя сиятельными семействами, Колонна и Фарнезе, успевая обслуживать и тех и других. С первыми его связывают детские воспоминания (маркиза Констанца, матрона из рода Колонна, взяла его в свой дом, после того как дед и отец будущего гения умерли от чумы); вторые, вошедшие в силу после избрания очередного папы, заказывают Микеле картины и отмазывают его от тюрьмы после постоянных уличных стычек. Подобно Монтекки и Капулетти, Колонна и Фарнезе дерутся, чубы трещат у их холопов, а Микеле — вполне себе пролетарий, живущий на самом римском дне, среди публичных девок, становящихся на его холстах святыми и богородицами.
Караваджо, по Мэтту Ризу, как-то очень уж настойчиво предпочитает шлюх. И хотя слухи о его содомии постоянно исходят из поганых уст врагов и преследователей, автор романа уверен: Караваджо любит лишь женщин, а то, что было в детстве между ним и Франческо, сыном Констанцы, осталось в далеком прошлом. Скелеты, однако, начинают сыпаться из шкафа, когда Франческо сажают в тюрьму, а Констанца просит Микеле, как родного, обратиться к Шипионе Боргезе, племяннику римского папы, известному коллекционеру и собирателю картин Караваджо, за заступничеством. Художник начинает хлопотать за друга детства, но убивает в очередной пьяной стычке сутенера Рануччо Томассони, из-за чего вынужден бежать сначала в Неаполь, а затем на Мальту. Видимо, для того, чтобы к неуловимым мстителям из семейства Томассони, а также к святой инквизиции, недовольной весьма вольным обращением гения с каноническими сюжетами, добавились преследователи из числа мальтийских рыцарей. Последним, нарисовав себя в виде головы Голиафа, отрезанной Давидом, Караваджо и сдается в обмен на очередное освобождение Франческо. Содомия, от которой художник бежал всю свою жизнь, нагнала его с другой стороны. Ну и сгубила.
В выходных данных книги, а потом в Интернете я пытался найти, в каком году роман Мэтта Риза вышел первоначально. Но ничего не нашел толкового ни про новинку «Синдбада», ни про самого Мэтта Риза. Может быть, плохо искал, тем более что книжка ладно скроена, хотя и не очень интересно написана. В ней десять глав, поименованных названиями картин Караваджо, внутри которых сконцентрирован не только авантюрный сюжет, которого вполне хватило бы на телесериал, но и обстоятельства написания поздних холстов мастера. В которых, разумеется, отразились не только ужасный век, ужасные сердца, но и личные переживания Микеле, переданные в идеально сбалансированной художественной форме, завораживающей и по сей день.
Я к тому, что гендерная подоплека сюжета кажется слегка устаревшей, как и некоторые искусствоведческие выкладки Мэтта Риза, явно основанные на тщательно проштудированных исследованиях Роберто Лонги, заново переоткрывшего искусство Микеланджело Караваджо в середине прошлого века. Сейчас в ГМИИ как раз проходит выставка коллекции Роберто Лонги, на которой до конца новогодних каникул, помимо одного шедевра самого мастера, показывают работы его последователей, с разной степенью убедительности играющих светотенью. Со дня открытия знаменитой миланской выставки 1951 года, составленной Лонги и заново представившей миру художника, почти забытого к тому времени, изменились не только мировое искусствознание, но и представления о человеческой сексуальности, а также о влиянии гендера на творческий процесс.
В книге Риза, как бы отвечающей на вопрос о таинственном исчезновении героя (автор романа считает, что Караваджо погиб в пучине морской, других спойлеров в рецензии не будет), видна тщательная проработка как интриги, так и исторического фона. Видно, что Риз обложился популярными штудиями о повседневной жизни ренессансного Рима, ездил в Неаполь и на Мальту, изучал альбомы и монографии. Концепция, основанная на многодельном факт-чекинге, выпирает из каждого поворота сюжета, особенно если сравнивать роман «Имя кровью» с методологически схожим «Влюбленным Шекспиром» Тома Стоппарда. В котором точно так же показан процесс переплавки жизненных впечатлений в бессмертные творения. Хотя, конечно, пьеса про Шекспира вышла гораздо изящнее и тоньше. Например, из-за того, что авторская концепция зашита в ней в остроумный фабульный аттракцион и не торчит острыми углами так, как здесь.
Прочитав «Имя кровью», читатель получит еще одну версию исчезновения Микеле, однако не узнает ничего путного о самом авторе романа, который, несмотря на предисловие и послесловие со списком картин и благодарностей, остается внутри своей книги странной фигурой умолчания. Увлекшегося светотенью, но не разобравшегося в ней до конца.
