18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
В эпоху «оттепели» в России, словно из ниоткуда, появилось несколько десятков художников, занимающихся новаторскими поисками. О них в советских фельетонах писали либо бранчливо, либо бешено. Имена некоторых ныне звучат хрестоматийно: Оскар Рабин, Дмитрий Плавинский, Анатолий Зверев, Лидия Мастеркова, Владимир Яковлев, Борис Свешников, Дмитрий Краснопевцев, Олег Целков.
Их популистски объединяют в никогда не существовавшую Лианозовскую школу. А ведь эти мастера работали в самых разнообразных жанрах, у каждого был свой голос, своя «вокальная партия» — и именно это вызвало изумление и восхищение первооткрывателей-иностранцев.
Западными колумбами советского неофициального искусства стала чета Стивенс — американский журналист Эдмунд
и его русская супруга Нина, бывшая ткачиха из Бердянска. Эдмунда Стивенса нет уже давно, Нина Стивенс умерла относительно недавно. А тогда, в особнячке в районе Старого Арбата, Стивенсы принимали художников, щедро угощали их виски, устраивали барбекю в садике — и, главное, покупали у них картины!
Проводником иноземцев в мир искусства «туземцев» стал писатель-диссидент Андрей Амальрик (1938–1980). В разгар «оттепели» этого румяного, со стрижкой ежиком автора абсурдистских пьес знала вся Москва. Амальрик, битник в растянутом свитере, был поистине вездесущ: непрерывно, перемещался он из подвалов на чердаки, в мастерские друзей, а оттуда — прямиком в дипломатический бомонд, куда необъяснимым образом был вхож.
И когда Амальрик предъявил впервые плеяду нонконформистов иностранцам, те потрясенно восхитились «другим искусством», чудом проросшим сквозь вечную мерзлоту соцреализма!
Вскоре в Москве расцвел «дипарт» (неологизм художника Валентина Воробьева). В западных посольствах одна за одной проводились выставки-продажи «формалистов». Их работы бойко раскупали и тайно вывозили в США, Францию, Бельгию, Бразилию. Эти картины западные искусствоведы назвали «подлинным лицом русского искусства второй половины ХХ века».
При этом шестидесятников (как их зовут теперь) начали покупать и отечественные коллекционеры: великий собиратель авангарда Георгий Костаки, а еще собиратели помельче — Лев Нутович, Михаил Гробман, Леонид Талочкин (он пожертвовал свою коллекцию Российскому государственному гуманитарному университету), Александр Глезер. Этот последний сыграл в истории арт-рынка нонконформистов двоякую роль...
Уроженец Тбилиси, потомок торговцев мануфактурой, Глезер при разговоре об искусстве двигал локтями, словно отмеряя штуку сукна. Познакомившись в Москве с Оскаром Рабиным, Владимиром Немухиным, Лидией Мастерковой и другими, Глезер с энтузиазмом принялся пропагандировать их творчество и столь же активно им торговать. Рынок сбыта растекался во все стороны — от послов до домоуправа в собственном кооперативе. Александра Глезера не стоит считать просто торгашом — он и вправду остается истинным романтиком андерграунда. Однако с самого начала в его деятельности — активной, суетливой, хаотичной — была избыточно задействована политическая составляющая. Вершиной этой активности стал совместно организованный 15 сентября 1974 года Глезером и Рабиным триумфальный хеппенинг, прописанный навсегда в истории как «Бульдозерная выставка». Ее разгром на пустыре в Беляево прогремел в зарубежных СМИ — и о нонконформистах заговорили во всем мире!
Подавшись вскоре после этого в эмиграцию, Глезер продолжал играть на диссидентской струне. На основе вывезенного собрания живописи он создал в местечке Монжерон под Парижем «Музей искусства в изгнании» с филиалом в заокеанском Нью-Джерси. (Впоследствии всю коллекцию у Глезера выкупил американский профессор Нортон Додж, и она стала основой университетского музея.)
Вообще в тот период «экспортного диссиданса» Глезер на Западе устроил прямо-таки кипучую суету! Проводил десятки выставок, выпускал каталоги, два литературно-художественных журнала — «Третья волна» и «Стрелец».
Увы, ему по определению не хватало вкуса, времени, да и умения держать «честное купеческое слово». Занимаясь на Западе арт-бизнесом, он вместо упора на художественную ценность педалировал политический аспект — и тот не сработал. Наоборот, этот подход надолго затемнил для Запада подлинную художественную ценность российских новаторов, в дальнейшем существенно затормозив их продвижение на мировом рынке.
Когда Оскар Рабин, лишенный в 1977 году советского гражданства, прибыл в Париж, он одним из первых почувствовал тревогу — и сразу же начал борьбу с ярлыком, наклеенным Глезером.
...В конце 1970-х арт-Москву всколыхнул парижский альманах Аполлон-77, детище лидеров нонконформизма в изгнании — художника Михаила Шемякина (Париж) и поэта Константина Кузьминского (США). Это издание, названное в честь мирискуснического Аполлона Маковского, вобрало в себя артефакты, фотографии, манифесты, образцы поэзии и прозы андерграунда; там же в изобилии воспроизводились работы нонконформистов.
А за год до того, в 1976-м, по инициативе Шемякина в парижском Дворце конгрессов открылась обширная Выставка современного русского искусства. Эта ретроспектива стала яблоком раздора, запалом гностических войн среди художников-эмигрантов третьей волны. В «русском Париже» 1970-х разгоралась великая битва за место под солнцем. Линия фронта пролегла между «Музеем в изгнании» Александра Глезера и парижским Союзом русских художников, который возглавляла художница с русскими корнями Моник Вивьен-Брантом. Главным гуру союза выступал москвич — красавец Виктор Кульбак. Он стал основным организатором выставки союза в парижской галерее «Белен» — к ярости «монжеронцев». И в день вернисажа разразился скандал.
Семнадцатого апреля 1979 года чертог, что называется, сиял. Приглашенные чокались шампанским в пластмассовых стопочках, истово обсуждали шедевры на стенах галереи. Как вдруг в дверях возник не званный никем Саша Глезер. В одной руке у него был пистолет, в другой — хлыст. Поборник нонконформизма прицелился в Виктора Кульбака — пистолет, к счастью, дал осечку. Вызвали полицию. Террориста потащили к выходу, но тот, извернувшись, сумел вцепиться зубами Кульбаку в ногу, порвав штанину. Участники и гости повалили из галереи прочь. И лишь старенький художник Григорий Мишонц, земляк и современник Шагала, умилился: «Ну все, как в наше время, — Бретон, сюрреалисты, хулиганы, морды били!»
В 1980-е, в эпоху перестройки, интерес к искусству нонконформистов переживал небывалый взлет. Запалом стал прогремевший в 1988 году аукцион современного русского искусства, который провел в Москве британский дом Sotheby’s. Этот аукцион посетили 11 тыс. человек, там была заработана «немыслимая» сумма — $3,5 млн.
И тут начался массовый вброс на арт-рынок работ нонконформистов. Процент полезного выхода был поистине огромен! Стоит посчитать: работа маслом Оскара Рабина, например, 1966 года была куплена тогда, скажем, за 300 руб. — для советского человека очень неплохая сумма. Но, учитывая пересчет у валютчиков — 6 руб. за $1, — иностранец плат ил за картину всего $50. И теперь, проданная с аукциона, картина Рабина уже приносила 1000-кратный доход! В свое время в Москве Олег Целков мерил свои полотна на сантиметры и продавал по цене за сантиметр шевиота, а теперь его картины продаются за десятки тысяч евро...
Так вчерашние изгои стали котироваться в России. И вскоре цены на картины экс-диссидентов, а ныне мэтров взлетели на рекордный уровень! Илья Кабаков и Эрик Булатов стали продаваться за миллионы! Однако все на свете имеет свою оборотную сторону. Став классиками, диссиденты перестали быть диссидентами — они утеряли легенду... И оттого сегодня стоимость андерграунда 1960–1970-х по-прежнему являет собой неустойчивую синусоиду. На мировом арт-рынке интерес к творчеству нонконформистов 1960-х то разгорается, то гаснет.
Среди сегодняшних русских собирателей «второго авангарда» на первом месте — Игорь Цуканов, чета Манашеровых, Екатерина и Владимир Семенихины, Игорь Маркин. Русские олигархи и западные галеристы с переменным успехом пытаются возродить арт-рынок нонконформизма. Этим, в частности, занимаются парижские галереи «Минотавр» и «Русский мир», лондонский аукционный дом MacDougall’s.
Подытоживая, зададим вопрос: быть или не быть третьему поколению российских собирателей искусства шестидесятников? Ответ однозначный: не быть! Слишком уж пропитаны их работы «антисоветским» (а на самом деле советским) духом, будь то бараки, селедки и паспорта у Рабина, или «портреты примусов» у Рогинского, или даже «карты и петухи» у Немухина. Что греха таить, великолепная команда шестидесятников так и не вышла на мировой рынок по-настоящему, полноценно. Виной всему (или почти) — изначальная «маркетинговая» ошибка. Ведь СССР давно нет. А усилиями ангажированных идеологов это искусство, его свет, его мрак, остается намертво вбитым в ретро-диссидентский красный квадрат!
