«Эссе. Тексты. Диалоги» живого классика украинской абстрактной живописи Тиберия Сильваши за последние несколько лет были собраны командой Щербенко Арт-Центра, а киевское издательство huss выпустило небольшую книгу.
Произведения Сильваши опубликованы здесь на тех языках, на которых были написаны и произнесены, — на русском и украинском, сюда же вошли переводы некоторых текстов на английский. Перед нами — избранное избранного, скорее всего, автор написал существенно больше. «Тексты» — содержащие, как и эссе, мысли об искусстве, но не согласные укладываться ни в одну из жанровых рамок, — это по большей части (коли не просто заметки на полях бытия) комментарии к художественным проектам, не все из которых даже прямо названы. «Диалоги» — это интервью разным журналистам, публиковавшиеся прежде в разных изданиях.
Среди первых не мыслей даже, а чувств, за которыми уже на первых страницах застает себя читатель: как же здесь не хватает зрительного ряда. Репродукций работ автора или по крайней мере хоть одной его собственной фотографии. Нет, не «иллюстраций», — которые, как известно, по отношению к тексту вторичны, и задача их — смиренно сопровождать его и комментировать. Не хватает именно что ряда визуально воспринимаемых высказываний, параллельного и равноценного словесному. Тем более что автор — не только теоретик живописи, идеолог и организатор художественной жизни, эссеист и философ, но еще и — собственно, в первую очередь, — художник. Точнее, живописец, и эта разница для него принципиальна.
«<…> живописцем становишься тогда, когда твое профанное „Я” отходит в сторону, исчезает. Это такая имперсональная позиция. А художник — это всегда четко обозначенное превалирование „Я”».
И это при том, что «один из самых страшных терминов, которые существуют, — самовыражение. Ничего страшнее самовыражения в искусстве не бывает. Есть совершенно высшая реальность, она исключительно делается искусством. Иначе бессмысленно этим заниматься. Вот когда ты спрячешься, тогда и начинается настоящее искусство».
«Живописец работает Эоном — это поток времени не расчлененный; а художник в таком случае работает с Хроносом…»
Понятно, что заинтересованному читателю при нынешних возможностях не составит никакого труда найти работы Сильваши в интернете. Но штука в том, что оба свойственных автору типа высказываний есть смысл воспринимать одновременно — и продуманы они должны быть, конечно, тоже вместе.
«Нефильтрованная жизнь, сырая реальность не „просматривается”, не „считывается” с произведения, а проживается „опытом” пережитого времени». Ускользая за пределы высказывания, чтобы успеть увидеть мир, отраженный в падающей капле дождя. Так работает искусство, когда оно уходит из культуриндустрии, оказываясь на границах пространств духовных практик. В поисках целостности, опыта. Без посредничества. Без механизма описания. Это пространство „замедленного времени”».
Сильваши — мыслитель. Одна из собеседниц автора Ольга Балашова (диалог с которой тоже вошел в книгу) даже назвала его работы «документацией мыслительного процесса». Мне кажется, что более точным было бы сказать несколько иначе: он — метафизик. Всё, что он делает, — это работа с реальностью, с отношениями человека к ней и с возникающими в ходе этих отношений смыслами.
Собственно, можно сказать еще более прямо: все это — духовная практика, при том что сам автор, как видим, из некоторой особенной осторожности склонен размещать свою работу скорее на ее границах, и явных отсылок к трансцендентной реальности у него нет — как, впрочем, и сколько-нибудь жесткого деления реальности на «трансцендентную» и «имманентную».
Заметим так же, что Сильваши вообще не склонен к проведению жестких границ; мы не обнаружим таковой и между «западной» и «восточной» по происхождению частями его мировосприятия, для него все цельно.
Ближайшие жанровые родственники его текстов, даже когда те представляют собой небольшие — иной раз на абзац-другой — комментарии к арт-проектам, — не искусствоведческие статьи, не художественные манифесты, а философские трактаты. Первый текст-родственник, пришедший на память автору этих строк, — «О духовном в искусстве» Василия Кандинского.
Мысль и чувство у Сильваши — равноправные орудия метафизической восприимчивости и рефлексии. Рискну предположить, что именно поэтому, а не только в силу персональной стилистической прихоти он не пишет философских трактатов и не выстраивает теоретических систем, а ограничивается эссеистикой и комментариями к создаваемым арт-объектам и предпринимаемым арт-проектам. Иногда он их даже впрямую объясняет, выговаривает их идею — как, например, в одном из вошедших в книгу текстов он поступает с проектом «Монохромия», — но так бывает редко. Несловесное высказывание для него в конечном счете адекватнее, полнее. Одной умозрительности никогда не достаточно.
«Ты видишь „Это”», — восклицал дзенский наставник, для пущей наглядности ударял палкой по спине ученика, добиваясь от него способности общаться с реальностью. Не с концепциями и интеллектуальными заменителями. Не с изворотливостью спекулятивной речи. Не с психологическими симулякрами и романтическими иллюзиями. А с „Этим”. С пространством чистых отношений».
