Кристина Краснянская: «Никакая цифровая история не заменит соприкосновения с искусством вживую»

Мир изменился. Пандемия разъединила нас и в то же время соединила, показала нам важность общности не только отдельных людей, но и разных сфер: культуры и бизнеса, искусства и финансов. За это время стало очевидно, что всех нас волнуют одни и те же вопросы, поэтому вместе с банком ВТБ мы хотим зафиксировать этот момент в истории и попытаться понять, что нас ждет впереди. В рамках рубрики «Музей будущего» мы публикуем разговоры с крупнейшими игроками на поле искусства о том, что уже переменилось и чего нам ждать дальше: какими будут музеи, во что превратятся выставочные и образовательные проекты, упрочится ли роль мецената и в целом насколько перспективно будет партнерство культуры и бизнеса.

Своими мыслями об этом с нами поделилась исполнительный директор Еврейского музея и центра толерантности, глава попечительского совета MOMus — Музея искусства модернизма — Коллекции Костаки в Салониках, основатель арт-галереи «Эритаж» Кристина Краснянская.

Под влиянием пандемии жизнь и музеев, и их посетителей вступила в какую-то новую фазу. Можно ли найти в этих изменениях что-то положительное?

Совсем недавно я участвовала в международной конференции, которая проводилась совместно с ИКОМ России и была посвящена переосмыслению опыта посетителей во время пандемии. Тому, как музеи переживают эту катастрофу — и финансовую, и выставочную, которая случилась в связи с эпидемией. Такой сектор арт-экономики, как ярмарки и галереи, перестраивается быстро: они гибче и мотивация у них другая. Музеи — более традиционная и медленная структура. Особенно если это государственный музей — введение любых новшеств тут требует времени. Пандемия стала тем толчком, простите, даже пинком, который заставил самые консервативные музейные институции быстро переориентироваться на новые формы подачи своего материала и взаимодействия с аудиторией.

Сейчас пользователь интернета, физически не перемещаясь в музее, может смотреть выставки, слушать кураторов, проходить образовательные программы. Используются даже приемы гейминга, когда с приложением в телефоне ты получаешь возможность путешествовать по выставке, сравнивать черты своего лица с лицами на портретах в экспозиции музея и так далее. Зачем это делается? Для того, чтобы не потерять целевую аудиторию, удержать ее, а может быть, даже приобрести новую — новое поколение, молодых людей, которые привыкли чувствовать себя комфортно в цифровом пространстве.

Значит ли это, что музей не вернется к прошлому формату уже никогда?

Сегодня, безусловно, мы живем в дигитальном, цифровом мире, и оцифровывание коллекций, цифровые стратегии играют важную роль в развитии музеев, даже самых консервативных и самых, так скажем, старорежимных. Но мне кажется, что никакая цифровая история не заменит соприкосновения с искусством вживую. Почему коллекционеры тратят миллионы и покупают произведения искусства? Помимо амбиций и желания обладать. Можно купить себе постер, он тоже будет радовать глаз. Потому что ту энергию, которую получаешь от работы мастера, не получишь ни от какого цифрового изображения этой работы. Ни на бумаге, ни на экране.

Возможно, через 50 лет это будет неактуально, потому что люди просто перестанут взаимодействовать с произведениями искусства. Хотя, мне кажется, это маловероятно. Я за гибридную модель. Но сейчас, при проблемах с перемещением по миру и пересечением границ, очень важно сохранить возможность дистанционно посмотреть выставку, послушать кураторскую экскурсию, получить информацию. И в то же время при первой же возможности соприкоснуться с искусством вживую.

Что будет в будущем, я не знаю. Однако мне кажется, что, чем технологичнее мы становимся, тем меньше глубины в нас. И очень важно совсем не потерять то наследие, что накоплено веками. Вот я была недавно в Египте. Никакая книга, никакой фильм — ни документальный, ни художественный — не передадут то, что я ощутила, прикасаясь в реальности к наследию этой древней цивилизации. Никакое цифровое воспроизведение тебе этого не заменит. Естественная человеческая эмоциональность, тактильное, визуальное восприятие — все это в комплексе дает нечто, что потом навсегда сохраняется внутри. Поэтому я считаю, что, наверное, музей будущего — это какая-то гибридная форма, но точно не только онлайн.

Без посетителей, в период локдауна, музеи оказались в финансовой яме, ведь доход им приносили реальные зрители. Смогут ли музеи монетизировать цифровые услуги и жить дальше?

Исследование, проведенное в октябре 2020 года, показало, что в среднем музеи США потеряли 35% обычного операционного дохода в 2020 году и ожидают потери минимум на 28% в этом году. Хотя музеи внедряют новые способы связи со своей аудиторией, сбор средств в цифровом формате по-прежнему на 34% меньше дохода, обычно получаемого от личного посещения.

В конце концов, прежде всего это вопрос маркетинга. Я считаю, что любой продукт, если он востребован и правильно представлен рынку, будет покупаться. Музеям предстоит найти собственный продукт, который они могут продавать, экспортировать, будь то образовательные программы или дистанционная работа с архивами. Я, кстати, считаю важнейшим элементом прогресса, когда ты можешь в одном месте найти оцифрованную важную информацию для серьезной работы. Я сейчас говорю не о Google — я говорю о профессионально созданных цифровых архивах. Например, такие архивы есть в Музее современного искусства «Гараж», такой архив будет в Еврейском музее и центре толерантности. Мы создаем дигитальный хаб, посвященный российскому еврейству. Первый шаг был сделан, когда мы оцифровали все документы из библиотеки Шнеерсона (это уникальное книжное собрание, принадлежавшее до революции династии любавичских цадиков и национализированное в 1920-е годы советской властью; сегодня книги хранятся на территории Еврейского музея в специально созданном для этого отделе Российской государственной библиотеки. — TANR). Сейчас мы оцифровываем архивы всех учреждений, институций, которые обладают документами по нашей теме, и создаем уникальную цифровую библиотеку, которая будет доступна ученым.

Современный зритель, привыкший к социальным сетям и цифровым шоу, жаждет эффектных выставок-блокбастеров. Должен ли музей в будущем идти ему навстречу и предлагать побольше «зрелищ», не обремененных серьезными смыслами?

Сегодня стало модным делать проекты, так или иначе связанные с искусством. Но насмотренному зрителю всегда понятно, где искусство качественное, а где что-то, что удобно в данный момент назвать искусством. И кстати, зрелищная выставка-блокбастер — совсем не обязательно профанация.

Пример — Тейт Модерн. Они специалисты по выставкам-блокбастерам. Я никогда не забуду их выставку «Малевич. Революционер русского искусства» в 2014 году. Малевич — очень непростая тема; по «Черному квадрату» написаны трактаты, но это не делает его понятным обычному зрителю. Чтобы понять смысл тех вещей, которые делал Малевич, нужно прочитать много книг, сходить на огромное количество выставок. А вот в Тейт сумели каким-то потрясающим образом все объяснить! И когда в конце концов зритель выходил в сувенирную лавку, было ясно: если в следующий раз он услышит слово «Малевич», он точно на него среагирует — моментально всплывут образы с этой выставки. Это и есть качественная популяризация искусства.

Но есть и выставки сложные, рассчитанные, скажем, больше на профессионалов. Например, такой была выставка работ Ивана Кудряшова в Третьяковской галерее летом этого года, куда Музей искусства модернизма — Коллекция Костаки в Салониках, председателем попечительского совета которого я являюсь, дал 32 работы. Это прекрасная выставка, но она — для специалистов: Кудряшов, крупнейший художник русского авангарда, создатель собственного варианта абстрактного искусства, не самое очевидное имя для широкой аудитории (хоть и ученик Малевича), и это довольно сложный материал. Но такие выставки тоже нужны и важны, потому что, когда приходит подготовленный зритель, он получает интеллектуальную, информационную подпитку. Важно, чтобы любая выставка сопровождалась правильно сделанными экспликациями. Чтобы были интересные, профессиональные аудиогиды, причем разных уровней: для тех, кто просто хочет пройтись и понять, что есть такой художник, и для продвинутого зрителя.

Как сделать так, чтобы люди не потеряли желание ходить на выставки и развивались? Прежде всего, нужен правильно поданный выставочный контент, а второе — это самообразование. За вас никто не прочитает книжку, не прослушает лекцию, не посмотрит фильм. На мой взгляд, должна быть популяризация самообразования, образования в принципе. Сейчас все упрощается: ты сходил на курсы — и ты уже дизайнер, или куратор, или искусствовед. Это страшно… Все упрощается, глубина процессов становится неважной, не имеющей значения. «Клиповое мышление» все больше внедряется в наше восприятие информации.

Взаимодействие культуры и бизнеса — какое у него будущее? И как вы оцениваете современный этап? Сейчас ведь действительно, наверное, ни одна выставка не обходится без участия спонсоров, частных средств.

Американские музеи вообще построены по такому принципу, что они полностью существуют на средства донаторов. Наши музеи — частично. Все, что связано с выставочной деятельностью, — это, безусловно, поддержка меценатов, спонсоров, патронов, попечительского совета. В основном выставки в музеях делаются на привлеченные деньги. Я с благодарностью отношусь к тем людям, которые вдохновляют помогать музеям.

Зачем, для чего люди и институции, формально не имеющие отношения к искусству, поддерживают его?

Сейчас поддерживать искусство, что-то делать с искусством стало модно. И я счастлива, что модно вкладывать деньги не только в личные амбиции и личные коллекции, но и в культурные программы и разные музейные инициативы, и это касается всего: и реставрации, и выставок, и резиденций для художников, и грантов для специалистов, которые работают с искусством.

Цели разные. Для многих крупных организаций в настоящее время устойчивым трендом является взаимодействие с искусством. С одной стороны, для бизнеса это правильное позиционирование в медийном поле, так как выставки посещает огромное количество людей и организации, которые их поддерживают, на виду. С другой стороны, поддержка искусства, особенно музеев — благородное дело, которое демонстрирует, что компания занимает активную социальную позицию. Коллекционеры, поддерживая музеи, думаю, руководствуются главным стимулом — любовью к искусству и желанием быть сопричастными глобальным процессам, чему-то большему, чем собственная коллекция. И честно говоря, многие большие музейные выставки никогда бы не состоялись, если бы не было частных инициатив, людей, которые сделали их возможными. Есть проекты в музеях, на реализацию которых потребовались бы десятилетия, не будь частной поддержки.

Еще один важнейший инструмент в музейном деле сегодня — это попечительский совет. Очень важная структура, которая, безусловно, помогает музею развиваться и двигаться вперед, решая множество вопросов. Вообще, я давно поняла: видеть, что благодаря твоим усилиям невозможное становится возможным, — это особое удовольствие.

Вы глава попечительского совета Музея искусства модернизма — Коллекции Костаки в Салониках. За последние пять лет благодаря помощи меценатов музей буквально прыгнул в будущее.

Я занимаюсь Салониками и проектом рестарта музея уже больше пяти лет. И думаю, сразу возникает вопрос: для чего поддерживать музей в Салониках? Он находится не в самом очевидном месте. Это не Лондон, не Париж, не самый значимый город для попечителей с точки зрения имиджа. Тем не менее люди, которые мне помогали и помогают развивать этот музей, осознают его уникальность. Коллекция Георгия Костаки, которой владеет музей, — это уникальный пример наследия русского авангарда, оказавшегося вне территории России.

Сегодня русский авангард — международный бренд. Салоникский музей хорошо известен в профессиональной среде. Он регулярно выдает работы на лучшие мировые музейные площадки, такие как Центр Помпиду, Фонд Louis Vuitton, Чикагский институт искусств и так далее. В музей приезжают эксперты со всего мира для работы с архивными материалами. Наша же задача состоит в том, чтобы популяризировать Музей искусства модернизма — Коллекцию Костаки в Салониках среди широкой аудитории, туристов, сделать его точкой must visit для любителей искусства.

К сегодняшнему дню мы создали экспертный совет, сформулировали новую концепцию, разработали стратегическую программу развития музея, новую образовательно-выставочную программу, цель которой — максимальная работа с коллекцией, сформировали попечительский совет и обозначили планы в области научно-исследовательской деятельности. Сейчас в музее проходит международная конференция по русскому авангарду, она организована в партнерстве с амстердамским Стеделейк-музеем. Также мы восстановили активное сотрудничество с ГТГ, в собрании которой находится вторая часть коллекции Костаки. Сделали несколько крупных выставок в рамках музейной коллекции, которые стали блокбастерами.

Наверное, перестраиваться на новый лад, новые технологии и нового зрителя, молодому музею легче (музей в Салониках создан в 1997 году). А каково старому, традиционному музею? Можно ли заставить шагнуть в будущее и его?

Что такое «молодой», «старый»? Я бы музеи делила по другому принципу.

Есть музеи, обладающие коллекцией, и это их богатство. Они работают с этой коллекцией, они ее хранят, архивируют, выставляют, экспортируют. Музей в Салониках такого типа.

Еврейский музей и центр толерантности — это другой музей. У него есть небольшая коллекция, она связана с иудаикой, но главный ракурс нашей работы иной. Еврейскому музею девять лет, следующий год — юбилейный. И уже девять лет назад Еврейский музей утвердил себя как музей передовых технологий. При создании основной экспозиции были применены новейшие подходы. Например, активно использовались мультимедиа и четырехмерная реальность. Постоянная экспозиция — это такая тотальная инсталляция, которая отражает гибридную модель (диджитал и офлайн).

Я считаю, сегодня актуальным и интересным было бы оживлять постоянную экспозицию работами международных современных художников в разных медиа, как бы устанавливать диалог с теми большими темами, которые она затрагивает. Чтобы эту постоянную экспозицию было интересно посещать тем, кто здесь уже бывал. Вариантов очень много. Мы ведем рассказ о еврейском народе и о том, что связано с евреями, живущими на постсоветском пространстве, который затрагивает разные аспекты: политические, социальные, культурные, географические. Передовые современные художники, работающие с разными медиа, нередко касаются тех же тем. Мы планируем серьезно заниматься современным искусством на базе Еврейского музея, потому что современное искусство — это правильный вектор с учетом молодости нашего музея и его амбиций, его стремления быть музеем будущего с точки зрения новейших технологий. Мне кажется, что очень естественно в этом музее заниматься разными медиа, в том числе цифровыми.

Это значит, что в будущем могут появиться новые музеи, не связанные с какой-либо коллекцией, и они будут интересными и успешными?

Да, и они уже есть. Это то, что уже делает «Гараж», и то, что можем делать мы. Я воспринимаю наш музей как музей будущего, способный открывать новые имена мирового современного искусства, показывать прекрасные выставки, а для широкой российской аудитории создавать уникальные проекты с международными музеями и частными фондами, вносить свой честный вклад в культурную палитру страны.