Сергей Братков: «Хочется, чтобы все смотрели и думали: еще, еще!»

Как возникла идея выставки «БЫЛО/СТАЛО», вокруг каких образов собирается ваше высказывание?

Виктор Мизиано курирует серию выставок «Удел человеческий», и я подумал, что у меня тоже есть собственная серия выставок в галерее Ovcharenko и ее можно назвать просто «Удел». Удел — это старорусское слово, обозначающее княжество при правителе. В галерее у меня идут выставки с периодичностью где-то раз в три года. В 2011 году «Ни войны, ни мира», в 2014-м — «Заговор», в 2018-м — «Нас тут нет», а сейчас — «БЫЛО/СТАЛО».

Галерея издала каталог моих работ «Нас тут нет» с неоновыми надписями, которые я делал на протяжении десяти лет. Их получилось около двадцати, и они все для меня важны. Когда галерея решила сделать презентацию каталога, у меня возникла идея инсталлировать крупноформатную работу размером 5х2 м — «БЫЛО/СТАЛО», о которой я давно думал, и она лежала у меня в архиве. Так появилась идея выставки.

Почему вы решили работать с неоном?

Как и многие художники, я в свое время писал стихи, играл в рок-группе, и тогда же родилась моя первая крылатая фраза, которая пошла в народ: «Лучше делать гадости, чем жить без радости». Свою первую неоновую работу я сделал в 2010 году для выставки «Футурология» в «Гараже» и придумал для нее лозунг «Да здравствует сегодняшнее плохо за то, что завтра будет хорошо!». Мне показалось, что неоновая надпись будет выглядеть футуристически на черно-белом фотографическом фоне и иметь что-то общее с рекламой.

Мне нравится сочетать в работах слоганы и фото. У меня вначале рождается текст, потом я ищу к нему изображение, но между ними обязательно должна быть дистанция.

Можете рассказать о работах на выставке?

На выставке четыре работы, три из них крупноформатные. Мои выставки формируются постепенно. Для меня очень важна идея первой работы, а за ней уже складывается вся остальная выставка. Ищу баланс пространства, моего внутреннего состояния и возможностей, конечно.

«БЫЛО/СТАЛО» — это работа о том, что ничего в жизни не меняется?

Перед нами фото фасада дома с двумя дверьми, между которыми располагается магазин в состоянии ремонта, его окна закрашены белой краской. На левой двери — надпись «БЫЛО», а на правой — «СТАЛО». Человек родился — это то, что уже совершилось, то есть «было», а после его смерти наступает «стало». Получается, что вся наша жизнь длиной в ремонт, потому что как только появляется новый человек, он начинает болеть и его нужно ремонтировать. К старости требуется уже серьезный «капитальный» ремонт. Наконец «стало» — конец, обретенное место на кладбище.

Еще один минималистичный образ на выставке — это фотография стены галереи.

Это вертикально вытянутая фотография стены галереи Ovcharenko, наклеенная на настоящую стену, как бы фотообои, из-под которых торчит кем-то забытая стремянка. Каждая моя выставка связана с этой стенкой, новая меняет прежнюю, между ними застревают дни, проведенные в работе, в контексте всей выставки «БЫЛО/СТАЛО» по сути ничего не меняется. Я дал работе название «Фасад».

Инсталляция с большими нулями — это образ 2000-х?

Есть известная поговорка «Без языка и колокол нем». В истории были колокола без языка, а у меня «Рот без языка». Она тоже большого размера — 3х2 м, но плоская, как и все работы на выставке, выдержана в черно-белой эстетике, это отражает идею полярности «было» и «стало». Работа состоит из четырех больших овалов, они обозначают нули 2000-х, в которых находятся обрывки электропроводов. Все выглядит так, будто планировался яркий светильник, но его то ли забыли сделать, то ли он давно перегорел, а может, и лампочки разворовали. Что-то стало лучше, что-то хуже — плюс и минус уравновешиваются, в результате остается ноль. Сгоревшее время.

Вам очень важно показать поэтический образ, не так ли?

Я прожил долгую жизнь и начинал свой путь в качестве социального художника. Знаю, что из политики может вытекать поэзия, но чаще наоборот.

Как художнику в нынешних условиях отвечать на острую социальную повестку и браться за актуальные темы?

Телеканал «Дождь» пригласил меня к себе в студию. Вот думаю, пойду как иностранный агент в гости к иностранному агенту. Ведь любой художник у нас — иностранный агент, потому что он находится в диалоге с международным искусством. Своим студентам я советую говорить о том, что их сильно волнует. Предположим, вас занимают гендерные вопросы или искусственный разум, толерантность, но если у вас больная собака и вы с ней проводите очень много времени, она будет сидеть у вас в голове и станет для вас самой важной. То, что человек близко переживает, — об этом в первую очередь и надо говорить в своих работах.

Когда эта выставка рождалась, какие у вас были самые острые переживания?

Я переживаю из-за политики. Люди в возрасте вообще больше читают новостей и интересуются политикой — такая у них беда.

Вы сейчас решаете для себя какие-то художественные вопросы?

Для меня важно видение искусства как коллажа. Мне нравится непредсказуемый результат. Мы все согласимся, что хороших работ сейчас появляется очень мало, но именно они нас вдохновляют и удивляют. Искусство — это чудо. Производство чудес — недешевое занятие. Не у многих есть возможности, чтобы стать фокусником Копперфильдом. Тем не менее маленькое чудо можно совершить даже шариковой ручкой. Мне хочется достичь эффекта удивления, чтобы искусство было крейзи, чтобы все смотрели и думали: еще, еще!

Какие художники сейчас вдохновляют больше всего?

Конечно, на меня влияют художники, с которыми я был знаком и лично общался. Например, Пол Маккарти и Франсис Алис. Я интересуюсь современной живописью не только потому что рисую, но и потому что мои студенты тоже ей интересуются. Сейчас меня меньше волнует фотография, чем раньше. В моем творчестве она выполняет подчиненную роль — функцию задника или материала для коллажа.

Вы ощущаете влияние пандемии? Вы что-то делали во время локдауна?

Поскольку я не мог ходить в мастерскую, то занимался тем, что сидел дома и искал новые идеи. Меня заинтересовали полотенца как материал для коллажей, и я начал собирать визуальный материал. Google помог раскопать фабрику с романтическим названием «Авангард», которая находится в Юрьеве-Польском. Это старейшее ткацко-отделочное предприятие, выпускающее пестротканые полотенца. Здесь напрямую воплотились идеи Малевича о том, что искусство должно принадлежать массам и авангардными картинами можно вытереть свою спину, мне это очень понравилось. Я начал составлять смысловые и абстрактные композиции из полотенец.

Что вы думаете про молодое поколение художников, своих учеников в Школе Родченко?

Они дерзкие и самоуверенные, не признают своих ошибок. Этому можно позавидовать. Сам я постоянно корю себя за ошибки и все время их анализирую. Бесшабашность студентов — это прекрасно, она дает преподавателям энергию. По большому счету, ребята, которые были моими студентами, сегодня являются ведущими молодыми российскими художниками, перечислю их в алфавитном порядке: Саша Кутовой, Женя Музалевский, Катя Муромцева, Олег Устинов, Егор Федоричев. Другие имена на подходе, вы скоро их узнаете. Я ими горжусь.

В более ранних художественных практиках начала 2000-х ощущалось больше свободы в методах работы?

Хорошее искусство всегда было провокативным. Вспомним о работе Ханса Хааке, который рассказал о связи музея Гуггенхайма с теневым дельцом и недвижимостью. Это дерзко и нагло. Можно сейчас представить такую работу в музее? Сегодня институциональная политика определяет, что можно показать, а что нельзя. Институция выполняет роль переводчика между художником и зрителем, а также берет на себя роль интерпретатора. Вопрос в том, какие могут совершаться провокации в сторону собственного переводчика.

Вы уже десять лет преподаете в Школе Родченко. Как менялась эта институция?

Вектор в искусстве меняется со временем, как и профиль школы, который сегодня во многом связан с постинтернетом. С момента своего создания Школа Родченко была практически фотошколой, сегодня же ее выпускники могут найти себе применение в дизайне или в медиа. Благодаря полученным в школе навыкам они запросто могут иллюстрировать работы ученых или быть ассистентами известных инфлюенсеров, оказывать различные дизайнерские и медиауслуги в TikTok и Instagram. В начале 2000-х было очень много фотографов, существовала развитая fashion-индустрия, глянец, а сейчас эта индустрия ушла в интернет. Потребность в фотографах значительно уменьшилась.

Что делать всем остальным художникам, которые хотят попробовать себя в живописи или графике?

Нужно давать им эту возможность. На самом деле многие ребята, которые приходят ко мне учиться, охвачены страстью делать графику или живопись. Работа в этих традиционных медиа позволяет замедлить скорость жизни. Ты заходишь в свою келью-мастерскую и отключаешься — впадаешь в состояние медитации. Живопись и графика имеют терапевтические свойства. С другой стороны, они дают и заработок. Мы видим, что многие российские художники, которые раньше занимались видео или концептуальным искусством, в конце концов приходят к живописи.

Какой сейчас идейный вектор можно наблюдать в современном искусстве?

На искусство сильно влияют технологии. 3D-сканирование в производстве скульптуры стало повсеместным. Новые полимерные материалы позволяют добиваться необычайной искусственности в скульптурных объектах, что делает их более загадочными. Расширенные возможности электронного принта на различных поверхностях создают новые интенции для абстракции. Сейчас из-за политики толерантности становится все меньше фигуративных работ с изображением человека, увеличивается количество абстрактных работ. Думаю, что когда-то мы придем к глобальному абстрактному искусству. Видно, как сегодня этот дисбаланс компенсируется за счет афроамериканской фигуративной живописи.

Наблюдается большой интерес к цифровому искусству, и он будет только возрастать. С другой стороны, я вижу и слышу, что молодые айтишники покупают у художников рисуночки — то, что сделано ручками, поэтому у нас неплохая перспектива на будущее. Рукотворное искусство никуда не исчезнет.

Галерея Ovcharenko
«БЫЛО/СТАЛО»
До 4 ноября