Дэмиен Хёрст: «Я — это сразу много разных художников»

Три года назад Дэмиен Хёрст взялся за кисти и сам, без помощи ассистентов написал 107 картин очень большого формата. Не успев закончить, распродал, и вот теперь, после ковидных отсрочек, в Фонде Cartier выставлено 30 его свежих работ. Перед вернисажем художник дал групповое интервью, в ходе которого ответил на вопросы журналистов международных арт-изданий. От России было единственное издание — The Art Newspaper Russia — и его парижский автор Мария Сидельникова.

Все ваши работы разных лет очень разные: точки, пилюли, акулы, черепа, сокровища, теперь вот вишни. Складываются ли они в некий артистический путь? Куда он ведет? И были ли отклонения от главного направления?

Помню, когда я только начинал, я любил художников, которые делают одно и то же, бьют в одну тему. Например, Он Кавара. Каждый день он рисовал этот день. И мне хотелось быть на него похожим, поэтому я и точки рисовал, как он. Но потом задумался: не могу же я делать все время одно и то же, ведь у меня столько идей, они тянут меня во все стороны. Корил себя за несобранность, за то, что разбрасываюсь, думал, как бы это изменить. А потом решил: нет, это именно я, мне все интересно, поэтому буду делать разные вещи — и точка. Мне нравится признавать и отрицать в одно и то же время, мне нравятся противоречия, я их полюбил.

Еще совсем молодыми мы с приятелем из школы сделали совместную выставку, и с тех пор я начал думать о себе как о группе. Я — это сразу много разных художников, поэтому я просто позволил себе быть тем, кем я есть и кем хочу быть. В конечном счете ты не можешь отрицать самого себя, ты должен просто принять себя и согласиться с собой. Бывают выставки, когда я хочу сделать радостные картины, а потом решаю добавить к ним хулиганства. Уравновесить. Я все время об этом думаю.

Связаны ли для вас цветущая вишня и смерть?

У меня каждый год в саду цветут вишни, и я наблюдаю их много лет — то, как они цветут и отцветают. Это хороший способ отмерять свою жизнь. Из всех цветений у вишни — самое безумное и стремительное. Они ярко цветут, быстро опадают. Тут и вся жизнь, и смерть, и рай, и ад, и страхи, и сомнения. И самое главное здесь для меня — это момент. Когда все в цвету, это один миг — яркий, возбужденный, но такой краткий. Японцы выделяют разные стадии: начало цветения, кульминация и увядание. Я тоже думал об этом. А еще думал об отношении к смерти у мексиканцев. В Мексике у меня дом, и я как раз вернулся оттуда, когда работал над этой серией. Если мы, европейцы, стараемся избегать мыслей о смерти, то там люди живут с ней, идут со смертью по жизни рука об руку. И эти мысли я тоже вложил в «Цветение вишни». Мы в этом мире отлично проводим время, но длится оно всего ничего — миг.

То есть вы серьезно? Есть ли здесь место иронии?

«Цветение вишни» продолжает темы моих картин середины 1990-х годов. Мне важно найти баланс — в размере, масштабе, пространстве. Эти работы такие большие и я так долго их делал, что в итоге мне уже было плевать, хороши они или нет. Ирония, конечно, есть. Меня даже как-то спросили, не влюблен ли я. Но я все-таки надеюсь, что они более психотические. Мне не хотелось однозначности, хотелось сумасшедшинки, чтобы было несколько витков, прочтений, чтобы они отсылали и к любви, и к надежде, и к иронии, конечно. Они, как такие вредные для детских зубов сахарные леденцы, раскрываются во все стороны. И я хотел, чтобы с определенной дистанции они смотрелись как деревья, а вблизи это ощущение исчезало.

Вопрос об иллюзии в искусстве. Считаете ли вы, что все искусство — это ложь? Обманываете ли вы зрителей?

Я думаю, что все немного сложнее. Я верю, что для того, чтобы показать правду, нужно внедрить ложь. Иначе ничего не получится. Ложь проявляет правду. Ты не можешь просто выйти и сказать: «Вот вам правда». Искусство — это ведь не наука. Помимо правды, нужна какая-то история. Нужно что-то еще. Живописи нужна иллюзия. Это как иллюзия в магических фокусах. Мне нравится сравнение искусства и магии. Художники, они как американский иллюзионист Гарри Гудини. Ведь он показывал правду, хотя там было много иллюзий. Мы знаем, что он нас обманывает, но нам это необходимо, чтобы добраться до правды. Я не чувствую себя аферистом или ловкачом. Я действительно думаю, что один плюс один равно три. Возможно, правды не существует, и поэтому нам надо врать, чтобы ее достичь. Но правда нам нужна, иначе незачем просыпаться с утра. Надо во что-то верить, даже если верить не во что.

Что вы думаете о будущем искусства? Об NFT и криптоискусстве? Собираетесь ли вы выпускать NFT?

Я люблю все, что провоцирует дебаты, и я люблю криптомир, потому что люди в большинстве своем относятся к нему негативно. Это очень интересно — то, как мы добавляем ценность некоторым вещам. Я сделал print drop, когда впервые согласился на крипту. Но мои галереи не берут крипту. Люди из мира искусства не любят криптомир, а криптомир не любит людей из арт-мира. Мне же хочется быть причастным к обоим мирам, объединить их. Результатом этого объединения стал проект The Currency — NFT моих картин с точками, которые я выпустил в июле.

Сказать я этим хочу следующее: появление NFT означает, что ты можешь владеть чем-то виртуальным, чем-то, что останется, и эта идея в корне все меняет. Это как бумага для тех, кто раньше использовал папирус. Они же наверняка ее ненавидели. По тому же принципу люди ненавидят сегодня и NFT. Не вижу криминала в том, что ты можешь создать что-то, что выйдет на биржу, во что будут вкладываться и чем можно владеть.

Я часто бываю на ужинах с коллекционерами, и все они хвастаются покупками. Один купил Поллока, другой — де Кунинга, третий — Сутина. И все это показывается в телефоне. Не надо даже заходить домой. Так это же и есть NFT! Слышали бы вы, как я ругался со своими детьми-подростками! Велел им прекратить покупать виртуальные вещи за реальные деньги. Они ведь покупают какие-то жетоны для игр Clash of Clans или комнаты в Habbo и тратят на это настоящие деньги. Мне же казалось, что это невозможно, так быть не должно. Ну что ж, признаю: ошибался, был неправ. И до NFT это не было возможным, а сейчас все можно отследить через блокчейны. Это любопытно.

Вы очень успешны последние 30 лет, и некоторые критики говорят, что ваши работы переоценены. Как вы на это реагируете?

Так часто происходит: сегодня ты переоценен, завтра недооценен. Арт-рынок, он как игрушка йо-йо. Я знаю многих, кто покупал мои работы в 1990-е и хорошо на них заработал, и многих, кто покупал в 2000-е и потерял деньги. Были периоды, когда я много продавал, все приносило деньги, все перепродавалось. Был один человек, он много у меня покупал, делал на моих работах большие деньги, перепродавал их в разы дороже. А потом однажды не смог. Пришел ко мне и говорит: «Купил у тебя картину и не могу от нее избавиться. Что теперь с ней делать?» — «Так повесь же ее на стену! Там ей самое место», — ответил я ему. Люди об этом забывают, потому что искусство стало коммерцией. И как во всяком бизнесе, есть хорошие времена, есть плохие, но искусство производится во все времена.

После моего аукциона, на котором я заработал за два дня около $200 млн, какие-то безумные деньги (персональные торги Дэмиена Хёрста, устроенные Sotheby’s в сентябре 2008 года. — TANR), мне говорили, что это, мол, было умно. Но я уверен, что, пройди он на три дня позже, все могло бы быть иначе. Это очень рискованно. В наше время мы видим, как ценности скачут вверх и вниз. И все равно мои картины продаются, меня это устраивает. Когда люди делают много денег на них, я нервничаю. Не делают — тоже нервничаю. Но где-то посередине все равно все остаются в выигрыше. Когда я только начинал, приятели покупали мои работы за £50, просто чтобы поддержать. И сегодня, когда за них выкладывают миллионы, я, конечно, понимаю, что мне очень повезло. А то, что кто-то меня любит, а кто-то ненавидит, — это нормально. Страшнее всего равнодушие. Приходишь в бар, там полно молодых людей. Ты им: «Ну точки, акула, череп...» А они ни сном ни духом. Надо лезть в Google, чтобы показать. Для одних ты — всё, для других — ничего. Это в порядке вещей.

Как все же правильнее вас называть: Дэмиен Хёрст — самый дорогой художник или самый богатый?

Ни то, ни другое. Есть гораздо дороже и гораздо богаче. Перед моим именем всегда ставят «один из». В любом случае мертвые художники зарабатывают больше, чем живые.

Фонд Cartier
«Дэмиен Хёрст. Цветение вишни»
До 2 января 2022