Массимилиано Джони: путешествие в безумство воображения

Куратор 55-й Венецианской биеннале рассказывает о центральном международном проекте биеннале, в котором представлено 150 художников из 37 стран, — выставке «Энциклопедический дворец».

Какие темы и вопросы затрагивает ваша выставка?

Для выставки я взял название произведения, которое Марино Аурити, американский художник-самоучка, в 1955 году представил в патентное бюро Пенсильвании. Его Энциклопедический дворец, музей, который так и не был построен, включал в себя 136 этажей. Там должны были разместиться все великие открытия и изобретения человечества. Я хочу изучить ту тягу к абсолютному знанию, которая иногда становится манией. Это связано с идеей, что можно использовать изображения, чтобы структурировать и визуализировать знание, а это, в свою очередь, приводит нас к третьей теме — к соотношению внутренних образов (снов, галлюцинаций, видений) и внешних образов реального мира, которые производят на нас впечатление. Аурити также заставляет нас задуматься о роли художника. Поэтому я включил в экспозицию художников, не входящих в канон, — «маргиналов», которые близки к самоучкам, постоянно сражающимся со своей художественной «невинностью». Я в чем-то идентифицировал себя с ними.

Художники-маргиналы пользуются популярностью на международных выставках. Это касается и авторов, которых давно уже нет с нами. Что вы пытаетесь продемонстрировать, экспонируя на биеннале, например, рукописную книгу философа Карла Густава Юнга?

Моя выставка имеет больший исторический охват, чем предыдущие биеннале. Я стремился дойти до начала XX века, а то и до XIX века. Я не мог исследовать жажду знания, фокусируясь только на современном искусстве в исполнении молодых художников. Я решил, что, для того чтобы раскрыть такую сложную тему, нельзя привлекать исключительно мейнстрим. Именно поэтому я включил работы таких людей, философов, как Карл Густав Юнг, Рудольф Штайнер, Алистер Кроули и Фрида Харрис. Кроме того, я считаю, что если рассматривать современное искусство просто как профессию, то оно превращается в средство визуального развлечения. Это возвращает нас к идее, что культура и визуальная коммуникация не нуждаются в понятии «художник», хотя некоторые художники и приобретают богатство и известность. Включая в выставку маргинальных художников, мы напоминаем, что искусство имеет первичную экзистенциальную функцию.

Насколько ваше представление о том, что искусство не является простым визуальным развлечением, потребовало включения в выставку политических тем?

Об этом мне пришлось долго спорить во время организации биеннале. Но шанс организовать биеннале выпал мне единственный раз в жизни, а значит, я обязан затронуть важные проблемы прошлого и настоящего, а не ограничиться сегодняшним днем. Может быть, я и не прав, но я считаю, что тема знания и роль изображений как выразителей человеческой идентичности имеют более широкое значение, чем кажется на первый взгляд. Конечно, здесь есть и работы на злобу дня, например видео марокканки Бухры Халили, которая записала интервью с эмигрантами, рассказывающими о своих снах. Или Росселлы Бискотти, восемь месяцев работавшей с женщинами-заключенными и обсуждавшей с ними их сны. Но это не выставка о политике: мы не стремимся повторить берлинскую биеннале 2012 года, подготовленную Артуром Жмиевски. Даже несмотря на то, что политика пронизывает выставку, для меня важно, что мечты и вдохновение позволяют нам вообразить себе иное будущее. Можно обвинять меня в идеализме и криптофашизме, как Бретона и Батая, потому что я устраиваю выставку на такие темы в наше непростое время. Но всегда есть люди, которые протестуют против трудных времен, создавая микрокосмы как средство побега от реальности или как модель будущего.

Вы использовали термин «временный музей», когда представляли «Энциклопедический дворец», а до того вы пользовались им при организации биеннале в Кванджу. Связаны ли эти два мероприятия?

Венеция — это второй том исследовательского проекта, который я начал в Кванджу. В Корее я сконцентрировался на идее изображения как характеристики нашего времени. В первую очередь речь шла о фотографии. Это была выставка, которая знаменовала собой конец аналогового фото. Энциклопедический дворец — выставка о воображении, о визуализации снов и внутренних образов. Центральной темой в Кванджу был портрет, а в Венеции меня занимали изображения внутри нас и наши попытки понять мир и организовать его в сознании. Словосочетание «временный музей» многозначно — это может быть и просто фестиваль, на котором современные художники делают то, что им нравится. В нашем случае это смесь исторических моментов, которая отражается в том, как организовано пространство выставки.

Венецианский Арсенал доставлял много мучений вашим предшественникам. Это большая выставочная площадка, но она становится хаотичной.

Я пытался структурировать Арсенал как музей, а не как площадку для биеннале. Это означает, что мы более строго определяли, что где разместится, и подготовили помещения и для небольших работ. Я стремился создать нечто вроде кунсткамеры, а не современный художественный музей. Если угодно, это модель этнографического музея.

Выставка об универсальном знании не может пройти мимо темы Интернета. Как вы относитесь к этому явлению?

Я считаю, что Энциклопедический дворец — это предыстория цифровой эпохи. Выставка, которая посвящена знанию и изображениям, обязана включать в себя цифровую информацию. Здесь есть работы Уэйда Гайтона, Марка Леки, Хелен Мартен, Хито Штейерль и Юрия Анкарани о современной цифровой культуре. В каком-то смысле это выставка об обществе, сформированном Wikipedia и WikiLeaks, но мы смотрим на ту жажду знания и понимания, которая характеризовала большую часть XX века.

Биеннале — это попытка отметить вклад великих предшественников и объяснить, почему многим так и не удалось достичь цели. Зная мой возраст (Джони родился в 1974 году. — TANR), кое-кто ожидал увидеть выставку, ориентированную на молодежь. Но я считаю, что все, что определяет наше время, — это результат сосуществования различных исторических моментов и знания, которое стало широко доступно в цифровую эпоху. Цифровая культура позволяет настоящему времени сосуществовать с историей. Моя выставка выражает желание видеть и знать все, но она отражает и нашу печаль от осознания того, что нам не хватит на это ни сил, ни времени.

Что значит быть художником сегодня?

Мы «воскресили» Марино Аурито, и это способ напомнить о том, что художниками, продающимися на аукционах, мир искусства не исчерпывается. Для меня художник — это тот, кто может создать образ или найти образ в сегодняшней магме изображений. Важно, чтобы этот образ был достаточно силен, чтобы отличаться от остальных. Художник может создать язык, который отрицает упрощение, по большей части присущее современной визуальной культуре.