Инна Баженова: «Первый год был гонкой и эйфорией, а теперь приходят ломка и стабилизация»

Перед нами новый номер газеты The Art Newspaper Russia. Пять лет назад этот бренд в России почти не знали, а теперь газета поставляет нашим соотечественникам новости искусства и даже раздает награды. Вы довольны? Стоило все это затевать?

Лучше не спрашивать, иначе я об этом и вправду задумаюсь. Первый год был гонкой и эйфорией, а теперь приходят ломка и стабилизация. Пять лет в России — серьезный срок, и только теперь мы начинаем понимать, в какой логике мы живем. Я имею в виду не только содержание, но и наши финансовые показатели: что мы можем себе позволить, а что нет, если мы хотим продолжать.

А мы хотим продолжать? То есть вы хотите?

Мы хотим! Но нам еще многому предстоит научиться. Мы ко всему приходили опытным путем, ведь в России не было газет по искусству. Были художественные журналы — сначала государственные, потом и частные. Но когда мы стали задумываться о собственном издании, то решили, что лучшая модель — та, которую мы выберем сами. А подобного издания у нас в России просто не существовало.

Чтобы читать газету, вы купили целое издательство?

О покупке сначала речь не шла. Я как начинающий коллекционер пыталась найти какую-нибудь универсальную информацию об искусстве. Не только о современном, не только о классическом, но обо всем вместе. Это и было первым импульсом. Все остальное — его последствия.

Вы могли сделать собственную газету с типично русским словом «арт» на логотипе. Но в итоге решили привести в Россию международное издание.

Мы решили не изобретать велосипед и запустить лицензионное издание. Оставалось выбрать такое, которое бы нам самим больше всего нравилось. Сначала хотели поработать с французским Beaux Arts. Почему? Просто потому, что французская живопись всегда была мне близка. Но вскоре поняли, что в Париже все будет слишком долго и сложно, и отправились в Лондон. Там нас привлекла газета The Art Newspaper — наиболее мобильная, наиболее авторитетная. Как раз то, что мы хотели. И мы поехали к издателям договариваться о лицензии.

Вам быстро удалось договориться? Они ведь вас не ждали с распростертыми объятиями?

Конечно, нет. Сначала мы знакомились. В первую очередь с владельцем, Умберто Аллеманди, и его женой, главным редактором Анной Сомерс Кокс, которые и создали эту газету в 1990 году. Издательство Умберто я знала и раньше — книги по искусству Umberto Allemandi стояли у меня на полках, и ему было приятно увидеть у меня дома свой том «Караваджизм в Европе» и узнать, что там опубликованы некоторые вещи из моей коллекции. Ну а потом понадобилось время на составление соглашения. По европейским меркам все было сделано просто молниеносно: мы запустились примерно через год после нашей первой встречи.

Каковы были идеологические условия? Вы обязывались быть англичанами в Москве и делать все, как у них? Комиссаров к вам присылали?

Нет, мы были достаточно свободны. Умберто и Анна понимали, что искусство в России живет немного по другим законам. Комиссаров к нам не присылали, хотя мы не раз встречались в Москве и в Лондоне. В соглашении было прописано только то, что мы созданы «по образу и подобию» и должны «соответствовать духу и уровню» издания. Это было начальное условие. Так мы работали два года, дружили, сотрудничали. А потом заговорили о покупке.

Я помню в Giornale dell’Arte заметку про «большие перемены в доме Аллеманди». Умберто говорил, что ему жаль терять дело, которому было отдано 30 лет, но он рад передать его в ваши руки. Он назвал тогда вас и вашего мужа Дмитрия Саморукова «своими друзьями». А как эту новость восприняли вы?

Я согласилась на покупку не сразу. Вначале у меня не было такой цели: хватало дел и забот с российской версией. Пределом моих мечтаний было выпускать качественную газету на русском, а не становиться международным издателем. Раньше я никогда этим не занималась и согласилась только потому, что уже глубоко погрузилась в эту историю и мне не хотелось видеть кого-то другого в качестве владельца сети. Я увлеклась, мне показалось, что иного решения быть не может.

Как будто вы освоились на съемной квартире и полюбили ее, а потом вам приходится ее покупать? Только обжились, сделали ремонт, и вдруг меняется хозяин...

Ну да, сделали ремонт, потратили все деньги — а тут «большие перемены». Моя ситуация была еще сложнее, чем в вашем примере: я же не могла просто собрать вещи и переехать на другую квартиру! С The Art Newspaper мы уже сжились и сроднились. В результате нам досталось британское издание, оно же американское, потому что в Нью-Йорке у него существует отдельный офис. Затем, конечно же, наша русская версия, которую мы создали с нуля, и еще лицензии — итальянская, китайская и французская, над продлением которой мы сейчас работаем. У итальянской лицензии особый статус, Умберто хотел сохранить ее за собой. Тем лучше: основатель остается в деле.

Вы помните свою первую газету?

Первый номер был тоненький, не такой, как сейчас. Но мы потратили на него уйму времени, поскольку он был первым. Мне все было интересно, я приходила на редколлегии, читала верстку. Когда появился первый номер, я была счастлива, ведь мы столько его ждали — как ребенка, даже больше. Я смотрела на него и не сразу могла сказать, то ли это, что я хотела. Но понимала, что мне теперь надо привыкать.

Догадываюсь, вы надеялись, что вас похвалят. И уверен, что вместо этого вас стали ругать те самые люди, для которых вы все и затевали.

Да, и чуть ли не с первого номера. Я поняла, в какую авантюру ввязалась, потому что если не у всех, то у многих сразу же возникло недовольство. Что критика возможна, я понимала и была к этому готова, но никак не могла представить себе столь огромного количества обид и претензий. В том числе от моих любимых друзей, которых упомянули не так или не там и не в том контексте, который они считали правильным.

Понимаю вас. Никогда на меня не обижались так, как после хвалебных рецензий. ­Неправильная похвала хуже ругани.

Абсолютно хвалебная статья оборачивается смертельной обидой. Почему не те слова подобрали, почему спросили одного, а не другого, почему статья такая длинная и в то же время слишком короткая? Я привыкла, я абстрагируюсь: это дело редакции.

Поэтому у вас так мало рецензий?

Это решение главного редактора, с которым я согласилась. Милена сразу сказала, что не хочет вступать на эту конфликтную почву. Выставок так много, что мы бы завалили газету рецензиями. К тому же непонятно, по какому принципу их выбирать.

И это говорила Милена Орлова, которая прославилась в «Коммерсанте» как один из самых острых и интересных рецензентов?

Если редакция вдруг передумает и решит, что это делать нужно, я буду не против.

Вы не только издаете газету, вы еще и раздаете премии.

Когда мы выпустили пилотный номер, нам важно было заявить о себе. Мы собрались в любимом Пушкинском музее. Получилось хорошо, пришло много гостей — наших друзей и будущих читателей. Когда нам исполнился год, то захотелось это отметить и еще раз о себе напомнить. Так появилась премия, которую мы вручаем уже в пятый раз. Мы выбрали номинации, которые соответствуют рубрикам газеты: «Музей года», «Реставрация года», «Книга года», «Выставка года» и «Личный вклад». Идея была в том, чтобы поощрить людей, вовлеченных в арт-процесс. В основе церемонии всегда некий спектакль, который мы устраиваем.

То есть ваша премия — семейный праздник? Большой день рождения с домашним спектаклем?

Не совсем. Это наше понимание художественного процесса. Существует множество премий в области современного искусства. Мы хотели быть более универсальными. Кроме того, наш приз почетный; было бы странно, если бы мы учредили денежную премию. Во-первых, мы небогатое издание, во-вторых, что бы мы могли добавить к бюджету Эрмитажа, например?

Зачем вам понадобился фонд IN ARTIBUS? Мало хлопот с газетой?

Наоборот, хлопот много, к ним прибавилось участие в выставочных проектах и издание книг. Невозможно в одиночку этим заниматься — здесь потребовалась помощь профессиональных кураторов, издателей. Мы проводим научные конференции в рамках наших выставок. В прошлом году вместе с лондонской Национальной галереей и Третьяковской галереей мы стали соорганизаторами конференции, посвященной выставке портрета. В этом году будем поддерживать конференцию к выставке «100 лет революции» в Институте Курто.

Редакция — это ведь бесконечные траты? Вы вкладываетесь в издание, вместо того чтобы стричь купоны.

В России это бесконечные траты, в Лондоне это бизнес. Я и вступала в него как в бизнес, понимая все его проблемы. У нас утрачен институт подписки, и эта традиция не вернулась, к тому же наступила цифровая эра. Настало сложное время, когда бумажные издания теряют тиражи, но мы стараемся развивать и интернет-составляющую, поддерживаем параллельную активность, то есть в международном формате прибыль возможна. В России, конечно, нет.

То есть вам когда-то хотелось лежать на диване и читать газету. А в итоге? Вы владеете газетой или газета — вами?

Когда бралась, то думала, что это удовольствие — как коллекционирование. Но сейчас я как минимум два-три дня в неделю занята газетой. К такой степени вовлеченности я не готовилась. Для меня критерий правильно поставленного дела — это когда все идет само по себе и моего участия не требуется. Значит, пока что-то еще недокручено и недовинчено…

Может, все-таки жалеете?

Смогу ответить еще лет через пять.