Книга, впервые опубликованная в год смерти художника, менее всего похожа на традиционные мемуары. И сам автор задумывал ее таковой, отказавшись от пикантных и откровенных подробностей биографии. Образцом он избрал «Антимемуары» Андре Мальро, который в свое время поставил Бальтюса (1908–2001) руководителем арт-резиденции на вилле Медичи в Риме. Мальро вел диалоги с историей и искусством. Угасающий в Россиньере Бальтюс стремился к тому же. Пожалуй, воспоминания его ближе к эстетическому манифесту, выражающему кредо художника.
Современник и знакомец именитых авангардистов ХХ века, Бальтюс вовсе не одобрял авангард: «Я всегда сожалел о его (искусства. — TANR) перемене, о новомодных преобразованиях. Искусство стало до бесконечности повторять абстрактные композиции, коллажи для псевдоинтеллектуалов, которые пренебрегали природой и превращались в слепцов». Живопись для него подразумевала остановленные и запечатленные мгновения жизни, поэтому он сознательно возвращался к медлительности Джотто, достоверности Мазаччо, точности Пуссена. Возглавив программу Французской академии на вилле Медичи, он начал с ее реставрации — духовного и материального возрождения жизни славной старины. И выглядел в собственных глазах реставратором не только здания, но и традиции. Это точно подметил Феллини: «Ты кажешься мне блюстителем владений, где история разместила для лучшей сохранности всю человеческую культуру».
Причем Бальтюс был приверженцем культуры космополитической, он не видел серьезных различий ни в образе мыслей, ни в чувствах между его любимыми мастерами Сиены и Дальнего Востока. Наоборот, разрыв между Востоком и Западом после Ренессанса казался ему губительным. Космополитичность вовсе не подразумевала массовости, и художник твердо отстаивал элитарность. В частности, называл портреты не социологическими свидетельствами, а частью души человеческой и картины считал чем-то большим, нежели продуктом мысли, воли, рук художника. Он сравнивал живопись с детским языком — возможно, этим объяснялось и частое обращение к юным моделям для его работ.
Сообразно творческому мировоззрению Бальтюс упоминает свои предпочтения и антипатии среди художников. Он восхищался Делакруа и Курбе, их «грозными, вычурными пейзажами, ярким светом, резкими красками, полной палитрой». Высоко ценил Джакометти, считая его уход от сюрреализма, возвращение к сюжетам и лицам действием религиозным, священным. В Пикассо его привлекала «солнечность», переменчивость и любознательность, но отвращал «страх перед бесплодием», побуждавший писать по десять картин в неделю. В то же время Шагал казался мемуаристу «анекдотичным», его наивность — искусственной. Отворачивался Бальтюс и от ужаса или уродства, поэтому «простертые окровавленные тела Бэкона» ему не нравились, хотя дарования его он не отрицал. Наиболее ярко конфликт между традицией и авангардом продемонстрирован на примере Мондриана: «Жалею о том, что он делал прежде. Он смотрел на природу. Умел ее написать. А потом занялся абстракцией. Я как-то навестил его с Джакометти, дело было ближе к вечеру, свет слабел. Мы с Альберто смотрели на великолепие за окном — как исчезают лучи закатного солнца. Мондриан же задернул занавески и сказал, что больше не хочет всего этого видеть».
Думаю, что для Бальтюса разница между авангардом и традицией была похожа на разницу между странником и домоседом. В детстве художнику пришлось много скитаться. Мировая война и русская революция разорили отца — акционера российских железных дорог. Семья кочевала из Парижа в Цюрих, оттуда в Берлин. Спасительным якорем для Бальтюса и его брата Пьера Клоссовски оказался Рильке, спутницей которого стала их мать, Баладина Клоссовска.
Знаменитый поэт сильно повлиял на юного живописца. «Рильке открыл мне ночные дороги, указал незаметные узкие тропы, ведущие к Откровению». Поэт поощрял увлечение Востоком, а в 1920 году написал предисловие к «маленькой эпопее» о коте Мицу — серии рисунков Бальтюса. В те годы Рильке по состоянию здоровья стал уже домоседом. И Бальтюс, обретя известность и независимость, покинул шумные художественные столицы Европы. Он предпочел им замки: Шасси в Морване, позже Монтекальвелло близ Витербо, затем Россиньер в Швейцарии.
В этих рыцарских жилищах ему сопутствовали, словно в Средние века, Прекрасные Дамы. В Шасси такой Дамой была его племянница Фредерика Тизон, а в 1967 году он женился на Сэцуко Идэте. Кажется, Бальтюса совершенно устраивала размеренная жизнь средневекового сеньора. «Я все время стремился к целостности. И она была дарована мне в пейзажах, в многозначном головокружительном изяществе юных моделей, в текстуре их кожи или в очертаниях едва поспевших весенних фруктов».
