В отличие от нью-йоркского Метрополитен-музея, который в тесном содружестве с американским журналом Vogue делает знаковые выставки о моде каждый год, в Музее Виктории и Альберта (V&A) последним значительным событием такого рода была выставка 2015 года, посвященная дизайнеру Александру Маккуину. Но выставку о Dior ждали не только потому, что соскучились по крупным проектам. В прошлом году свою версию истории Dior показал Музей декоративного искусства Парижа, поэтому теперь главной интригой был вопрос: что изменят в экспозиции и концепции английские кураторы?
Кристиан Диор был признанным англофилом. Английская аристократия обожала его платья и была настолько значительной частью его клиентуры, что уже через пять лет после создания дома у Dior появилось представительство в Лондоне. И не просто шоурум, где принимали заказы, а полноценная мастерская. Диор был очарован Англией, влюблен в ее аристократию — неизменную в своем консерватизме, приверженности традициям и, главное, строгому дресс-коду вечерних мероприятий. Главная гордость лондонской экспозиции — небольшой зал с платьями, полученными на выставку из частных собраний, от дам, симпатизировавших Диору с его самой первой коллекции. И звездой этого зала стало платье младшей сестры Елизаветы II, принцессы Маргарет, в котором она появилась на балу дебютанток. Известное по знаменитой парадной фотографии Сесила Битона, где принцесса как будто является из пены белых кружев, платье на самом деле выглядит совершенно по-другому. Для фото, чтобы добиться именно этого эффекта, оно было серьезно выбелено ретушерами. В реальности гораздо более скромное, нежного стального оттенка, оно не создает этого эффекта грандиозности, но подчеркивает «неземную прелесть настоящей принцессы из сказки» — то, что увидел в Маргарет Кристиан Диор, когда познакомился с ней в 1949 году.
Куратор выставки Ориол Каллен проводит зрителя через историю Dior, рассказывая ее примерно так же, как выстраивают повествование сценаристы вселенной Marvel. Одна ключевая идея женственности, несколько знаковых персонажей — силуэтов, постоянно меняющихся, в зависимости от времени, обстоятельств, условий, но все же узнаваемых, один и тот же эффект — максимальная выразительность, созданная минимальными средствами.
Завязкой сюжета становится ансамбль «Бар» — белый приталенный жакет с черной юбкой клеш, с которого, собственно, начался весь «нью-лук», одно из главных явлений первого показа 1947 года. Он вынесен за скобки, потому что по большому счету он и есть квинтэссенция Dior, и в этой сюжетной предыстории он преломляется несколько раз в видении дизайнеров, работавших в доме Dior после Диора: Джона Гальяно, Джанфранко Ферре, Рафа Симонса и Марии Грации Кьюри. Далее Ориол Каллен развивает эту идею преломления ДНК и проводит зрителя через знаковые силуэты-коды и их метаморфозы от 40-х годов ХХ века до сегодняшнего дня.
Второй серией блокбастера становятся темы: Версаль, путешествия, цветы. И далее уже вселенная рассказывает о каждом из героев отдельно. Вот лепта Ива Сен-Лорана — сухая, немного более жесткая, чем у самого Кристиана Диора, линия и приспущенные плечи. Вот Марк Боан, добавивший романтики в минималистический подход 1960-х. Вот история Джанфранко Ферре и его прививка итальянской жизнерадостной легкости. Вот театральная избыточность Джона Гальяно, строгая лаконичность Рафа Симонса и уверенная культурная стилизация Марии Грации Кьюри.
Это не проект про «Dior, которого мы не знали». Бренд все годы своего существования слишком на виду, чтобы вдруг открыть в его истории какую-то неожиданную страницу. Однако увидеть в этой ретроспективе десяток мелочей, про которые можно с удивлением заметить «и это тоже Dior?», — приятное откровение.
Отдельное удовольствие — туфли, шляпки Стивена Джонса, бижутерия (которая редко показывается в связи с тем, что у дома яркая линия украшений), перчатки и прочие мелочи, собранные в отдельную длинную витрину и разложенные по цветовому спектру. Они, собственно, и делают эту сказочную вселенную живой — в большей степени, чем главные герои.
