Всего через несколько месяцев после переезда большевистского правительства из Петрограда в Москву, 30 октября 1918 года на заседании Наркомпроса (докладчиком выступал искусствовед Павел Муратов) было решено создать музей Ars Asiatica. Вернее, речь шла сразу о двух музеях — классического восточного искусства и более современного, но на практике сумели потянуть лишь один. Необходимость в нем была очевидна. В результате национализации, происходившей в небывалых масштабах, в распоряжении новой власти оказались несметные сокровища, и требовалось их грамотное перераспределение, поскольку, как известно, «социализм есть учет и контроль». Даже в случае ориентальной экзотики.
Ars Asiatica из Национального музейного фонда получил многое — стоит упомянуть хотя бы раритеты из бывших купеческих коллекций братьев Щукиных и семейства Брокар, из собраний Бориса Гавронского, Николая Мосолова, Ильи Остроухова, Агафона Фаберже — сына легендарного придворного ювелира. Существенный приток экспонатов дала национализация антикварных магазинов. А еще бывали дары и закупки. Например, в 1926 году музей приобрел у наследников прославленного востоковеда Алексея Позднеева ценнейшую коллекцию ламаистского искусства. Пополнялись фонды и путем передачи тех или иных предметов из других государственных музеев — в целях упорядочивания «всенародного достояния».
Еще один источник для расширения коллекции Государственного музея восточных культур (так он стал именоваться с 1925 года) возник после того, как начали снаряжаться регулярные археологические экспедиции в регионы страны. Первая из них датируется 1926–1928 годами, тогда специалисты вели успешные раскопки в окрестностях Старого Термеза в Узбекистане. С той поры география полевых исследований разрослась до десятков локаций, копают даже на Чукотке в условиях вечной мерзлоты. Археология по-прежнему подпитывает собрание музея — как и закупочные экспедиции, которые после долгих перерывов возобновлялись дважды (в конце 1960-х и в начале 2000-х) и продолжают практиковаться.
Словом, с самого начала и на десятилетия вперед фонды показывали численный рост и расширение тематического охвата. Однако любой музей — это не только коллекции, но и место обитания. Желательно, чтобы им было просторное, хорошо приспособленное здание с налаженной инфраструктурой. Однако с постоянной пропиской музею, который за свою историю к тому же еще и не раз переименовывался, долгое время не слишком везло. До 1930 года он сменил несколько адресов, пока не обосновался в бывшей церкви Илии Пророка на Воронцовом Поле, где к тому моменту размещался чайный склад. Пришлось производить серьезную реконструкцию, но через два года все же удалось открыть постоянную экспозицию. Это здание служило музею и после того, как в начале 1980-х случился новый переезд (ему тоже предшествовала затяжная реконструкция) — в ампирный дом Луниных на Суворовском, ныне Никитском, бульваре. Тут и сейчас находится музейная «штаб-квартира», а вот с бывшим храмом, где все последние десятилетия располагались фонды и всевозможные службы, вскоре придется расстаться: комплекс на Воронцовом Поле передают Русской православной церкви.
Жаловаться на тесноту, впрочем, Музею искусства народов Востока нынче не приходится. Скорее, наоборот: успеть бы освоить в обозримые сроки новые территории. Их приращение произошло недавно, почти одновременно, хотя и по довольно разным сценариям.
Три года назад были подписаны документы о передаче в ведение музея одного из павильонов на ВДНХ (первоначально он назывался «Армянская ССР», впоследствии переименовывался в «Пищевую промышленность» и «Здравоохранение») в рамках создаваемого там музейного кластера. Накануне 100-летия институции произошло заселение, в сентябре этого года в павильоне открылась выставка «Рерихи. Сохраняя культуру». Как рассказал TANR генеральный директор музея Александр Седов, здесь, помимо выставочных залов, разместятся открытое фондохранилище и реставрационные мастерские. «Планируем, что вскоре полностью закончим реставрацию павильона, и уже в октябре или начале ноября начнется переезд фондов, который должен завершиться ориентировочно в апреле будущего года», — уточнил он. Открытое хранение радикально повысит доступность музейного собрания для публики. «По нашим подсчетам, если сейчас у нас в здании на Никитском бульваре выставлено менее 6% всех фондов, которыми мы владеем, то со временем, если все удастся реализовать так, как задумали, доля постоянно экспонируемых предметов возрастет до 40%, если не больше», — прогнозирует директор.
Другой территориальный сюжет целиком связан с наследием уже упомянутых Рерихов — Николая и Святослава. После многолетней тяжбы и острой фазы конфликта, пришедшейся на 2017 год, Государственный музей искусства народов Востока стал юридически полноправным владельцем той части коллекции, которая прежде принадлежала Международному центру Рерихов, а также здания по Малому Знаменскому переулку, известного как усадьба Лопухиных. Здесь уже работает обновленная экспозиция, но Александр Седов сохраняет интригу: «Это промежуточный этап. Мы сейчас думаем над новым устройством экспозиции Рерихов и вообще разрабатываем новую концепцию того, как все будет выглядеть. Про окончательный результат я вам сказать пока не могу».
Между тем постоянная экспозиция Музея Востока по-прежнему остается в доме Луниных. Здесь, конечно, многое меняется со временем. Например, не так давно появилась «археологическая кладовая» с результатами раскопок на Кавказе и в Средней Азии. Неизбежна и дальнейшая модернизация. Но, честно говоря, есть какое-то необъяснимое обаяние в той старорежимной основательности, с какой экспонируются в этих анфиладах бронзовые тибетские будды, китайские вазы, японские ширмы и афганские ковры. Добротный музей восточных культур — признак именно европейской цивилизованности, как ни парадоксально. И у нас этот признак имеется.
