Совсем недавно слово «наследие» на языке арт-рынка означало оставшуюся по смерти почтенного покровителя искусств коллекцию, ставшую предметом дележа за столом переговоров какого-нибудь аукционного дома. Однако сегодня чаще речь идет о борьбе, которую влиятельные галереи ведут за произведения, остающиеся после смерти художников, мастеров ХХ века.
За последние полтора года галереи, занимающиеся искусством ХХ века, заключили десятки сделок, дающих им право — зачастую исключительное — на представительство на рынке наследников или фондов покойных художников: Victoria Miro — Мильтона Эвери; David Zwirner — Рут Асаву, Джозефа и Энни Альберс, Феликса Гонсалеса-Торреса; Gagosian — Аракаву и Тома Вессельмана; Paul Kasmin — Ли Краснер. Марк Пайо, партнер и вице-президент галереи Hauser & Wirth, недавно заключившей контракты на представительство Лижии Папе, Филипа Гастона, Августа Зандера и Аршила Горки, говорит, что соотношение умерших и ныне живущих художников, представительницей которых галерея стала в последнее время, «приблизительно один к одному».
Большинство дилеров утверждают, что они заинтересованы в первую очередь в том, чтобы сделать творчество художника более известным, однако потенциальные прибыли могут быть весьма значительными. Нередко наследие художников оказывается богато искусством, но бедно деньгами, и многие наследники решаются на продажу, чтобы заплатить налоги или получить средства на содержание фонда. В таких случаях произведения, скорее всего, никогда раньше не выходили на рынок; самая большая удача — когда художник оставил в собственности сразу несколько важных работ. Для галерей, получивших право на продажу относящихся к наследию вещей, потенциальная прибыль может исчисляться миллионами долларов. А само право на представительство мастера ХХ века? Бесценно.
Знающие этот рынок изнутри говорят, что конкуренция на нем жесткая. Андреа Данезе, главный исполнительный директор бутик-кредитора Athena Art Finance, предоставляющего галереям займы под залог искусства, свидетельствует, что в последнее время заметно увеличилось число дилеров, заинтересованных в получении крупных ссуд именно с целью приобретения наследия покойных художников.
«Конкуренция между галереями за престижные наследия очень высока, — подтверждает Лоретта Вюртенбергер, в прошлом году основавшая в Берлине консалтинговую фирму Institute for Artists’ Estates и имеющая опыт управления наследиями Ханса Арпа, Софи Тойбер-Арп и Кита Арнатта. — Могу сказать определенно: да, это аукционные войны». «Когда появляется возможность поработать с наследием кого-то из великих, нужно решаться. Если вы откажетесь, оно обязательно уйдет к конкуренту», — замечает Марк Пайо.
«Мы имеем дело с идеальным штормом, который, как мне кажется, назревал уже некоторое время», — полагает директор Cheim & Read и президент Ассоциации арт-дилеров Америки Адам Шеффер. По его словам, ревизионистские исследования канона, заоблачные цены на титанов ХХ века и стремительно развивающийся рынок новых талантов привели к тому, что дилеры и коллекционеры начали искать произведения, обладающие искусствоведческой ценностью, но еще не полностью реализовавшие свой рыночный потенциал. По словам Шеффера, до начала этого бума наследия находились в «фазе плато», когда работы могли распродаваться постепенно, чтобы поддерживать интерес к творчеству художника. Но с тех пор, как в них увидели новый источник материала для первичного рынка, «все стало развиваться стремительно». «Вещи, которые десятилетиями лежали без дела, вдруг вызвали огромный интерес».
После запутанных историй с наследиями таких крупных художников, как Пабло Пикассо и Клиффорд Стилл, наследники все чаще осознают важность поддержки со стороны галерей. «Художники становятся гораздо осторожнее, они хотят, чтобы управление их наследием велось аккуратно, чтобы память об их творчестве не угасала», — отмечает Фрэнк Лорд из юридической компании Herrick Feinstein.
Представители известных художников могут требовать от потенциальных дилеров подробных планов и твердых обещаний. Именно так поступил исполнительный директор Фонда Джозефа и Энни Альберс Николас Фокс Уэбер: он выбрал пять дилеров и разослал им письма, абсолютно идентичные по содержанию, в которых перечислил свои пожелания относительно сотрудничества. Помимо желания, чтобы потенциальный партнер разделял с фондом его долгосрочные цели и ценности, Фокс Уэбер хотел работать с галереей, которая, по его словам, «понимала бы, что она является нашим коммерческим подразделением». «Для Альберсов успех измерялся количеством публики, которая увидела и оценила их произведения; они хотели, чтобы то, что они делают, приносило пользу как можно большему числу людей. Я так и написал в том письме: „Я не хочу, чтобы мне приходилось ходить на званые ужины и сидеть там рядом с богатыми коллекционерами… Если нужно что-то продать, этим занимаетесь вы. А от меня этого не ждите“». В итоге директор фонда выбрал галерею David Zwirner.
следники художника должны составить четкое представление о том, что им подходит. «Представительство» галереи может означать очень разные вещи — от неэксклюзивных отношений, предполагающих выставление работ на продажу с комиссией от 20 до 50%, до полной или частичной покупки фондов или управления наследием единолично либо совместно с другими исполнителями. Коллега Лорда по Herrick Feinstein Барбара Лоуренс поясняет: «Подлежащее налогообложению наследие, бенефициариями которого являются родственники художника, — это совсем не то же самое, что не облагаемое налогом наследие, прибыль от которого идет в фонд или благотворительную организацию».
Почему же возник спрос на творческое наследие ушедших художников? Ответ на этот вопрос прост и циничен: тот, кто контролирует предложение, контролирует рынок. В условиях, когда дилерам на первичном рынке приходится поставлять на художественные ярмарки все больше и больше произведений искусства, наследие покойных мастеров оказывается для них лакомым куском.
И все же руководители галерей уверяют, что на самом деле ситуация не так проста и даже не всегда так выгодна. Осложнить работу с наследием может как налоговое бремя, так и представления о том, как именно следует исполнять волю художника и заботиться о его творческом наследии, а также напряженные отношения между наследниками. «Когда работаешь с наследием, часто имеешь дело с большим количеством людей, все из которых обладают правом голоса при принятии решений. Поэтому приходится долго искать консенсус, что замедляет процесс», — подтверждает Николас Олни, директор нью-йоркской Paul Kasmin Gallery, представляющей нескольких покойных художников, в том числе Макса Эрнста, Симона Антаи и Роберта Мазеруэлла.
Важно и то, сколько произведений осталось у художника и какого они размера. «У вас нет и не будет ничего, поступающего прямиком из мастерской. Количество произведений ограничено — только это, и ничего больше. Нужно работать с тем, что есть, а не с потенциалом того, что еще появится», — уточняет Марк Пайо.
По мнению Олни, помимо важного каталога-резоне, «прекрасным способом установить прочные связи между произведением художника и его формальным наследием служит заказ новых журналистских расследований и научных работ».
Как отмечает Пайо, если наследие художника попадает в правильную галерею, это на пользу и молодым художникам: «То, что мы делаем для наследий, предельно контекстуализирует и представленное в ней современное искусство».
