Яннис Кунеллис родился в 1936 году в Греции, в 1956-м переехал в Италию и поступил в Римскую академию художеств. Его первая персональная выставка «Алфавит» состоялась уже в 1960 году. В 1967-м итальянский критик и куратор Джермано Челант организует первую экспозицию arte povera — Кунеллис принимает участие в выставке 12 художников Arte povera IM spazio в галерее La Bertesca в Генуе и примыкает к движению. Он обращается к таким «бедным» материалам, как уголь, сырая шерсть и джутовые мешки, железо и камни. Первым начинает использовать в работах «естественные объекты»: в 1967 году он показывает вместе с живописью птиц в клетках, а в 1969-м — 12 живых лошадей в римской галерее Attico, шокируя зрителей нарушением границ между природой и культурой. Дым и следы копоти на стенах, пламя газовых горелок, кофейные зерна, каркасы кроватей, двери, оконные рамы, вешалки для одежды, шкафы и магазинные тележки — все эти «найденные объекты» и материалы становятся отличительным знаком искусства Кунеллиса.
Семь раз, начиная с 1972 года, он выставлялся на Венецианской биеннале, также принимал участие в Documenta (в 1972, 1977 и 1982 годах), Стамбульской и Сиднейской биеннале. Его произведения хранятся в коллекциях Музея Гуггенхайма, Музея современного искусства (МоМА) в Нью-Йорке, галереи Тейт, Центра Помпиду и других крупнейших музеев по всему миру.
В 1991 году Кунеллис посетил Москву, где в ЦДХ состоялась его персональная выставка, и с тех пор не раз приезжал в Россию. В 2008-м его работа украшала проект «Русское бедное»; в 2011-м в рамках IV Московской биеннале художник представил масштабную инсталляцию S.T. в помещении бывшего шоколадного цеха фабрики «Красный Октябрь»; в 2013-м стал автором сценографии оперы Дмитрия Курляндского «Носферату» в Пермском театре оперы и балета.
Мы попросили рассказать о Яннисе Кунеллисе директора фонда Stella Art Foundation Александра Рытова, которому довелось общаться с художником во время работы над постановкой оперы «Носферату» в Перми.
«Мы познакомились в 2011 году, и с тех пор наши отношения — мои, Янниса и Стеллы Кесаевой — можно считать дружескими. Мы вместе со Стеллой неоднократно бывали в его студии в Риме, встречались с ним в Москве, видели, как он работает над инсталляциями и как создает декорации к опере „Носферату“, премьера которой прошла в июне 2014 года в Перми. В этом проекте вместе с ним участвовали Теодор Курентзис в роли музыкального руководителя и дирижера и Теодорос Терзопулос — его старый и добрый друг — как режиссер-постановщик.
Яннис всегда был трудоголиком. Я помню раннее утро в Перми: Яннис просыпался раньше всех; когда мы спускались на завтрак, его там уже давно не было — он был в театре. Он проводил там очень много времени. Приезжал три или четыре раза в Пермь и перед премьерой жил там целый месяц. Привык к местным магазинам, поездкам по Каме, разговорам с местными жителями. Пермь ему очень понравилась, он считал, что это особый город с особым духом и настроением. Особенно ему нравились уральцы и атмосфера удаленного от Европы города, где ставилась удивительная и очень греческая по сути постановка.
Я помню наши разговоры в студии, когда я спросил, почему он живет в Риме, и он ответил, что есть формальное объяснение. Именно Италия признала его как великого художника, как часть arte povera и дала очень многое: и ощущение, и среду для творчества, и главное — католичество. Он не был православным, поскольку считал католичество более гуманной по сравнению с другими ветвью христианства. Это не значит, что он кого-то не любил, просто католичество было ему очень близко, и этот дух католицизма настолько его пропитал, что взаимосвязь его „греческости“ и „итальянскости“ сделала его совершенно уникальным, новым человеком.
Он считал, что Италия — это естественное продолжение Греции, поскольку Греция не смогла сохранить великий полис, а Италия смогла его сохранить как часть и важнейший элемент греческой жизни. Поэтому Италия — это больше Греция, чем сама Греция. Он очень любил Рим и говорил, что там есть особое настроение, особый мир, связанный с состоянием счастья. Он говорил: „Когда я нахожусь в Афинах, или в Нью-Йорке, или в Москве, кажется, что из-за небоскребов или из-за стен Кремля должно появиться счастье — завтра, послезавтра или через несколько дней. А в Риме ты выходишь на свою улицу и понимаешь, что счастье с тобой и не оставляет тебя ни на секунду“. Его настроение, его душа была развернута к Италии, и именно в Риме он получал этот заряд счастья ежедневно. При этом он, как настоящий грек, был заядлым курильщиком, одна сигарета у него плавно переходила в другую. Дым из Кунеллиса шел постоянно, и это тоже был элемент счастья. Он себя называл по-гречески „счастливая печка“. Мы могли с ним говорить на греческом — его родном языке. Он не говорил ни по-английски, ни по-французски, ни на других языках, но мы говорили по-гречески, и это делало наше общением полноценным.
Мы планировали и планируем его выставку и надеемся, что вместе с его женой Мишель мы ее сделаем, и это будет наш маленький вклад в то, чтобы увековечить этого человека. Мир, конечно, потерял немалую часть своего очарования, удивительного, счастливого, полного доброй энергии человека, и это был случай, когда энергия и великий талант совпали и жили в одном человеческом теле».
