Центр Помпиду взял курс на междисциплинарность, и выставка Arte povera — первый шаг в этом направлении. Феномен «бедного искусства» (а коллекция Бобура — одна из крупнейших наряду лондонской Тейт Модерн и Музеем современного искусства в Нью-Йорке) кураторы разбирают не только с позиций собственно искусства, но и представляют «бедняков» от музыки, дизайна, архитектуры, театра, перформанса и экспериментального кино.
Термин arte povera в 1967 году придумал критик и куратор Джермано Челант для своей выставки в родной Генуе. На ней он собрал художников из Рима, Турина, Милана и Генуи, которые с начала 1960-х работали не с благородными материалами, а с нехудожественными: песком, землей, деревом, камнями, тряпками да веревками. Вместо конечного результата их интересовал процесс, а суть своего творчества они видели в борьбе. Воевали художники с системой, с обществом потребления, со всеми капиталистами и империалистами сразу. Недаром манифест Челанта к выставке назывался Аrte povera: заметки для партизанской войны. А главным оппонентом «бедняков» (хотя сами они «группировались» неохотно) был американский минимализм, который они обвиняли в продажности рынку и в том, что его интересует лишь форма.
Выставку открывает чучело крокодила на стене в компании с неоновыми цифрами — знаменитая Crocodilus Fibonacci (1972) Марио Мерца. Один из пионеров «бедного искусства», прославившийся своими сооружениями в форме эскимосских иглу, также увлекался размышлениями о преемственности мира животных и людей. Тематической всеядности итальянских художников, у которых различий было едва ли не больше, чем похожестей, посвящена центральная часть экспозиции. Она охватывает десятилетие — с 1964 по 1974 год. В главных ролях — «три тенора».
Лучо Фонтана — автор пространственных композиций, смелый хитрец-абстракционист, философ и радикал. Прежде чем придумать терзать полотна прорезями и дырами в бесконечность, ваял псевдогероические скульптуры, плел неоновые трубы. Его «дырявые картины» — классика XX века наряду с супрематизмом Малевича и реди-мейдами Дюшана. Место он занял не только в истории искусства, но и на арт-рынке. Фонтану одинаково удачно продают на Биеннале антикваров по соседству со старыми мастерами и на ярмарке современного искусства FIAC.
Другой итальянец, Пьеро Мандзони, всю свою краткую жизнь — а умер он в 29 лет, — посвятил борьбе с картиной, стремясь сделать ее невидимой (Achromes, 1959), свернуть прочерченное одной-единственной линией полотно в рулон и упрятать в тубус (серия Linee, 1961). Но самой наглой его выходкой стали консервные банки Дерьмо художника, где будто бы лежит по 30 г экскрементов, по стоимости равных 30 г золота. Таким образом он хотел хорошенько ткнуть носом недалеких покупателей современного искусства. Впрочем, охоту покупать работы Мандзони это ничуть не отбило.
В компании «бедных» и Альберто Бурри. Переживший войну и плен врач, свои раны он лечил творчеством. Отсюда кровавые мешковины: красную краску он расплескивал не жалея. И выжженные картины из пластика. Одна из них — Горящий пластик — пару лет назад ушла на Christie’s за $7,6 млн, в несколько раз превысив эстимейт. Уверовавший в отказ от коммерческой составляющей искусства Джермано Челант, скорее всего, не одобряет такого успеха на рынке.
