Около 70 из 150 известных сегодня портретов Франсиско Гойи, представленных в Национальной галерее в Лондоне, позволяют по-новому взглянуть на творчество великого испанского мастера. «Портреты Гойи — важный ключ к пониманию его личности и искусства», — уверен Ксавье Брей, главный куратор этой выставки. В нее включены не только хрестоматийные произведения Гойи, но и те, что были обнаружены недавно. Как портрет военного офицера Валентина Белвиса де Монкада-и-Пизарро (около 1795), никогда ранее не выставлявшийся и известный только по плохой черно-белой репродукции. Картина хранилась у наследников сестры художника и лишь недавно была продана испанскому миллиардеру Хуану Мигелю Вильяру Мира. Среди других привезенных в Лондон работ, которые стоит особо отметить, — тоже недавно обнаруженный портрет Франсиско де Сааведры (1798) из лондонской Галереи Курто. Национальная галерея включила в выставку и свое сокровище — портрет герцога Веллингтона (1812–1814), который в 1961 году был похищен и четыре года назад найден в камере хранения. Финальный же аккорд выставки — портрет Мариано (около 1827), 22-летнего внука художника, написанный 81-летним мастером во французской ссылке. В 2013-м он был выставлен на торги Sotheby’s с эстимейтом $6–8 млн, но не был продан, после же его приобрел Музей Мидоуза в Далласе. Это последняя из известных нам картин Гойи, где техника мазка, по мнению куратора, предвосхищает живопись Эжена Делакруа, Эдуарда Мане и Эдгара Дега, которые были поклонниками испанского мастера. Отдельно выставлен портрет доньи Исабель де Порсел, авторство которого до сих пор вызывает споры.
Цель выставки — не только еще раз продемонстрировать дар Гойи-портретиста, но и показать эволюцию его творчества.
Первый свой важный заказ, портрет премьер-министра Испании графа Флорида Бланки, художник получил, когда ему было уже 37 лет. Далее заказы посыпались как из рога изобилия: от королевской семьи, аристократов, интеллектуалов, политиков, военных, друзей и близких художника. А когда из-за серьезной болезни 40-летний художник практически перестал слышать, портрет остался, возможно, единственным способом его коммуникации с внешним миром.
«В свои ранние портреты Гойя включал много деталей, как бы рассказывая нам историю изображаемого персонажа. Но постепенно он стал уходить от отвлекающих частностей, сосредотачиваясь исключительно на лице, — говорит Ксавье Брей. — Наверное, позировать Гойе было очень дискомфортно. Он умел увидеть в человеке то, что было очень глубоко запрятано, и вряд ли позирующему хотелось, чтобы оно вытаскивалось на всеобщее обозрение».
