Василий Бычков: «Современное искусство даже более медийное, чем тот же антиквариат»

Смею предположить, что в детстве вы не мечтали стать главным среди российских антикваров и делать ярмарки. О чем вы мечтали?

Не мечтал ни о чем, кажется. Потому что у меня было суперсчастливое детство. Отец, Владимир Бычков, снимал меня в своих фильмах, а с мамой, Наталией Богородской, мы ездили на пленэры. Проводил детство на съемочных площадках, тем более что отец был режиссером детского кино и там было много всего сказочного: рыцари, принцессы, герцоги, павлины… Жили небогато. Отец даже меня «сдавал в аренду» своим друзьям-режиссерам, в «Фитили». За главную детскую роль в фильме «Мой папа — капитан» я получил постановочные, на что был куплен первый в семье черно-белый телевизор. В старших классах начались метания. Мама, сама художник, хотела, чтобы я стал художником. Отец обнял меня по-отечески: «Сын, пойдешь в кино?» Я сказал: «Нет, только не это». Отклеивание париков на резиновом клее! Или, например, тебя в два часа ночи поднимают и на студийной машине везут с Мосфильмовской на Студию им. Горького озвучивать материал. Как потом оказалось, вкалывать по ночам приходится не только в кино. В общем, поступил в архитектурный.

Вы окончили институт и работали дизайнером, несколько лет проектировали советские павильоны на Всемирных выставках — Экспо. Помог ли этот опыт в дальнейшем?

Очень помог. В институте кто-то на третьем курсе пришел из Моспроекта и принес новость, что средний советский архитектор максимум строит пять зданий за свою карьеру, и то, если он ГАП, главный архитектор проекта, и если он член партии. Меня такая степень интенсивности творческой жизни совсем не устраивала. В партию я на всякий случай вступил, но в Моспроект не пошел и стал прорываться в очень престижное место — в производственный комбинат Торгово-промышленной палаты СССР, который делал выставки за рубежом. Еще в институте ходил туда и работал бесплатно. Случайно попал. И сразу на проект выставки Экспо в Цукубе. Это был 1985 год, его делал Олег Петрович Ломако. Затем были Экспо в Ванкувере, Брисбене. И мои самостоятельные проекты Экспо в Нагасаки и Генуе. Как помогло? Первое — это большой опыт проектирования. А второе (даже более важное для будущего бизнеса) — это механика формирования контента. Структура и методика работы команды, формирующей этот контент. Это был опыт, который очень пригодился потом.

Когда вы основали свою компанию?

Свои компании у меня были с конца 1980-х. Например, кооператив № 4 по Центральному округу. Один из первых. Было малое предприятие с моими друзьями-архитекторами.

В 1994 году я зарегистрировал «Экспо-парк» и отделился от своих партнеров. И как-то раз сижу я в офисе один поздно вечером и понимаю, что у меня в кармане всего $100 — а уже дети. И я понял, что надо формировать заказ на дизайн самому себе — делать собственные выставки. И первое, что в голову пришло, — это сделать выставку для своих друзей: художников, графических дизайнеров. Василия Копейко, Владимира Юданова, Арсения Мещерякова и других. И я придумал выставку с наивным названием «Дизайн и реклама», которая просуществовала ни много ни мало 25 лет и была в какой-то момент самой крупной выставкой на рекламном рынке.

Почему вы выбрали для ее проведения ЦДХ?

Для серии выставок и ярмарок в области культуры нужна была не очень дорогая и, так сказать, культурная площадка. А залы ЦДХ тогда как раз начали сдавать в аренду. Цена за метр была объявлена мне: доллар в день. Тогда все думали в долларах.

Доллар — метр? А это много или мало? Я шучу.

Для старта нормально, потом цена неумолимо росла. В 1995-м первой была «Дизайн и реклама». Трое суток монтажа, но, когда я после двух часов сна в день открытия вернулся на площадку, не было готово ничего. Оцепенение. Нервно курил на улице полчаса. Но в результате все открылось, и вечером пришла критик Ольга Кабанова, и я ей все рассказывал, и была заметка в «Коммерсанте», и дело пошло. Рекламный рынок рос бешено. Серьезно, клянусь, в какой-то момент у меня мелькнула мысль сдать в аренду одному из участников выставки свой кабинет, потому что все остальные площади ЦДХ были заняты, а он просто умолял что-нибудь найти. А потом дизайнеры постепенно перестали участвовать, потому что все разбрелись по корпорациям. Потихонечку рекламный рынок начал схлопываться, и последняя «Дизайн и реклама» закрылась 1 апреля 2019-го, когда мы выезжали из ЦДХ.

«Экспо-парк» прославился в художественном мире такими ярмарками, как Российский антикварный салон, «Арт Москва», non/fiction, «АРХ Москва». А что вы считаете своим самым успешным проектом?

Самым успешным проектом я считаю «Экспо-парк» как таковой. Потому что мы единственные, кто в таком масштабе покушается на область культуры в формате коммерческих выставок. Есть еще другие, но с такой широтой охвата нет. Все проекты, которые мы сейчас делаем, — все востребованные и успешные.

Были же еще какие-то ярмарки, которые, может быть, не взлетели. Например, ярмарка советского искусства.

Да, была ярмарка «Полвека советского искусства». Тогда был очередной всплеск интереса к соцреализму. Вообще, были разные «пробы пера». В начале 2000-х годов мы четыре года делали антикварный салон в Санкт-Петербурге. Пришлось оставить эту идею, потому что было очень затратно. Была очень перспективная и интересная ярмарка звукозаписывающей индустрии Record. Это 2003-й, по-моему. Участвовали все мейджоры, которые здесь работали. И буквально через три года жесткие носители ушли в прошлое.

Вы рассказывали, что проводили ярмарку современного искусства «Арт Москва» в убыток и что это был для вас имиджевый проект. В чем была привлекательность этой ярмарки?

Когда мы формировали программу проектов, одно из первых, что пришло в голову, — это ярмарка современного искусства. Я тогда прочел в «Коммерсанте» статью Владимира Мироненко из Парижа про FIAC: 1350 французских франков за метр квадратный, как сейчас помню. Придумал название «Арт Москва». Хотя я активно существовал в арт-среде раньше, у нас была группа с Львом Евзовичем (сейчас член арт-группы AES + F. — TANR) и Марком Хайсманом, в тот момент я не знал уже ничего. И вот «Арт Москва». Смутно вспоминаю, что вроде бы был «Арт-миф». Один из организаторов этой ярмарки — Юрий Никич. Он мне все объяснил. Назвал 70 галерей и ранжировал их по пятизвездочной системе. Первый опус мы делали без экспертного совета. Было 42 галереи. Потом познакомился с Иосифом Бакштейном (куратор, комиссар Московской биеннале современного искусства. — TANR), и на следующей ярмарке было уже 18 галерей.

Отбор был мощный, эксперты постарались.

И шквал позитивной прессы. Конечно, современное искусство более медийное, чем тот же антиквариат и некоторые другие отрасли культуры. Вообще, это очень интересно: территория эксперимента, территория познания. А то, что ярмарка не может быть прибыльной, стало понятно намного позже. Лет через десять.

Вы закрыли «Арт Москву» в 2014 году в связи с отказом приехать иностранных участников. Но пару лет назад вы воскресили бренд «Арт Москва» и теперь проводите ярмарку в Гостином Дворе. Что побудило вас возобновить этот проект?

В 2008 году ярмарка вышла в ноль. Первый раз. Потом кризисные времена, иностранные галереи перестали участвовать, и стало понятно, что я не могу каждый год тратить на нее миллионы. Что сейчас? Пришла идея: если нет возможности без дотаций делать большую ярмарку современного искусства в чистом виде, то почему бы не попробовать формат TEFAF и BRAFA, где все высокое искусство на одной площадке — и антиквариат, и ювелирное, и современное искусство? И мы попробовали. Всем понравилось. Сейчас «Арт Москва» — одно из главных событий на арт-рынке страны — как по охвату и объему представляемого рынка, так и по качеству контента.

Вы создали и возглавляете уже много лет МККААД — Международную конфедерацию коллекционеров, антикваров и арт-дилеров. Что вы считаете главным ее достижением?

Это крупнейшее и старейшее профессиональное объединение на арт-рынке у нас в стране. Ему уже более 20 лет. За эти годы было несколько ярких моментов. Мы в том числе выступали против инициатив, совершенно неприемлемых для арт-рынка. Например, против чипирования всех произведений. Было такое предложение лет десять назад. Тогда все объединились вокруг конфедерации. Все-все-все. Была большая пресс-конференция в ТАСС, зал был битком. И благодаря нашей борьбе все это было остановлено.

К нам обращались за консультациями различные органы власти: Министерство культуры, Госдума, Общественная палата. Когда версталась очередная итерация закона о торговле (а торговля антиквариатом подпадает под действие этого закона), мы внесли 45 поправок, из которых 7 учли. Это первое.

Второе. Во всем мире, не только у нас, к антикварным сообществам относятся с некоторым подозрением. Почему? Сложность экспертизы и оценки произведений прошлого. Отсюда сложность отношения к тем, кто работает с этими произведениями. У нас этот флер негатива тянется еще с советских времен. Одна из основных задач МККААД — это, собственно, исправление такого имиджа. Постепенно это преодолевается. Мы это чувствуем по работе с государственными музеями. Если раньше была практически непреодолимая стена недоверия и отторжения, то сейчас по-другому. За последнее десятилетие мы, конфедерация, сделали 30 выставок уже, по-моему, в музеях 15 городов.

Разделяете ли вы мнение, что сейчас в России арт-рынок на подъеме?

Делая проекты в разных областях и получая информацию от коллег по Союзу выставок и ярмарок, мы видим, что событийная индустрия переживает подъем. Это вызвано переориентацией, разрывом старых и поиском новых связей, а выставки — очень эффективный инструмент продвижения товаров и услуг, в том числе в области культуры. И арт-рынок, безусловно, тоже переживает подъем. Проводя глубинные интервью со многими нашими клиентами, мы видим, что везде рост. Иногда называют — не поверите — 45%! 45% — это из ювелирного мира, 30% — это из мира предметного дизайна, 25% — это из мира архитектуры. И даже антиквары сейчас не жалуются.

Вернемся в прошлое. Вы более двух десятилетий были директором Центрального дома художника. Что вы сейчас, когда ЦДХ ликвидирован, а пространство присоединено к Третьяковке, думаете о судьбе этого здания?

Это большой кусок жизни, 20 лет. В 1998 году меня пригласил Союз художников стать замдиректора по выставочной работе, а в 2003-м — директором. И я был им вплоть до 1 апреля 2019-го, когда ЦДХ закрыли. Не многие знают: выставочные центры сами по себе все нерентабельны. Очень высокие эксплуатационные и амортизационные затраты. Совладельцами мировых крупных выставочных центров являются муниципалитеты, которые получают доход в виде налогов со взлета цен в ресторанах, гостиницах и прочих заведениях во время выставок. Понимания этого тогда у меня не было, но управлять этим центром было очень интересно. Мои любимые воспоминания — моновыставки Николая Полисского, Эрвина Вурма, Олега Кулика на весь ЦДХ.

И еще было круто, когда через демонтированные витражи третьего этажа краном подавали эскалатор длиной 24 м. Чтобы в ЦДХ все было современно. Установили, но я чуть не поседел тогда.

Мне интересно было провести такую «ползучую» реконструкцию этого роскошного, я считаю, объекта советского модернизма. И это мы делали с моим любимым архитектором Ильей Заливухиным, восстанавливая аутентичную керамическую плитку, паркет, поручни из сосны. Ну и впереди забрезжила возможность вообще реконструкции этого большого центра. Я привлек серьезную команду. Ян Вудворд, знаменитый консультант в музейном проектировании. Мой друг Джеймс Макадам, архитектор, шотландец. Мы с ним разрабатывали проект реконструкции всего здания целиком. Все шло — и вдруг административная реформа. Всех сняли. Тем не менее идея реконструкции жила. Я пригласил архитектора Рема Колхаса. Пили чай, обсуждали, смотрели, Рем щелкал языком. Он большой любитель модернизма. Потом это все я передал Зельфире Трегуловой, когда она стала директором ГТГ. Надеюсь, что реконструкция когда-нибудь произойдет.

Коллеги рассказывали, что у вас когда-то была винтажная «Волга» и в кабинете мебель 1960-х годов. А искусство вы коллекционируете? Все-таки, наверное, у вас выгодное положение, галереи бы сделали вам скидки. Есть ли у вас эта страсть коллекционера?

«Волга» 21-я — я регулярно ее выгуливаю. Она моя красавица, ровесница, 1959 года выпуска. У меня есть еще 24-я «Волга». Это подарки моих друзей к юбилеям. На коллекционных стульях вы сидите. Их я купил в Париже, на блошином рынке Клиньанкур. Ничего не коллекционирую, но современное искусство покупал и покупаю, на своей же ярмарке, себе в удовольствие и чтобы поддержать галереи и художников, особенно молодых. Последнее приобретение — клетчатая сумка челночников из шамота «Путь домой» Анастасии Дозорцевой.