Книга «Дина Верни. История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу» очаровывает как невероятными приключениями, выпавшими на долю натурщицы Аристида Майоля, которая стала впоследствии легендарной парижской галеристкой, так и ее острым языком, независимостью и силой характера.
В одном из эпизодов Дина Верни (1919–2009) вспоминает, как во время войны и оккупации Франции сюрреалисты томились в ожидании возможности переправиться в Америку. Прячась на вилле в горах, они от тоски играли в «изысканный труп» (в нашем обиходе — в «чепуху»), а еще у них была игра в «правду» — надо было быстро и честно отвечать на не всегда приятные вопросы. В каком-то смысле серия интервью, которые знаменитая галеристка дала на склоне лет, в начале 2000-х, когда ей было уже за 80, писателю и режиссеру Алену Жоберу, кажется фантастическим смешением этих двух игр.
При всей хронологической последовательности истории — от детства в богатом доме дяди в Бессарабии, где она каталась на лифте для подъема еды из кухни в столовую, и бегства с родителями из революционной России в Париж до счастливой старости в статусе гранд-дамы французского искусства — книга поражает калейдоскопом сменяющихся картин, которые как будто надерганы из самых разных жизней, а не из одной-единственной.
Вот она юная натурщица престарелых мэтров — Дина подробно рассказывает, как позировала не только Аристиду Майолю, но и его друзьям Пьеру Боннару, Андре Дерену, Анри Матиссу. Кстати, этот самый знаменитый и самый сомнительный с точки зрения нынешней этики эпизод ее биографии получает из первых уст вполне логичное обоснование. Оказывается, Дина чуть ли не с 14 лет была, что раньше называлось, «натуристкой». Ездила по всей Франции только входившим в моду автостопом с рюкзаком за плечами в компании таких же вольных юнцов, ночевала на природе — и ей было нетрудно обнажиться и для искусства. Спустя годы, став душеприказчицей скульптора, она откроет музей Майоля в Париже — ее едкие замечания об этом нелегком деле могут пригодиться всем мечтающим о чем-то подобном.
Сюрпризом для многих читателей станет то, что в книге так много политики — упоминаний о всевозможных политических организациях и движениях, но, что поделать, Дина Верни с младых ногтей была и активисткой, пойдя по стопам своего отца — «меньшевика», как она его характеризует, посидевшего и в царской тюрьме, а жизнь окончившего в Освенциме.
Себя она называет то анархисткой, то эсеркой, то троцкисткой, но главное — убежденной антисталинисткой (во Франции при этом тогда у Сталина было много сторонников). Отсюда и ее дружба с Виктором Сержем, потомком террориста Николая Кибальчича, и ее подвиг, совершенный ради неофициальной русской культуры, а именно знаменитый диск «Песни ГУЛАГа», записанный ею после визитов в хрущевский СССР. Более 20 лагерных песен она тогда выучила наизусть, поскольку нельзя было провезти через границу никакие тексты, а потом они вернулись в Россию уже как тамиздат.
Необходимо упомянуть и о другом ее свершении — открытии для европейской публики тогда подпольных Эрика Булатова, Ильи Кабакова, Владимира Янкилевского. Она первой стала показывать их работы в своей галерее на улице Жакоб, 36 (этой институции посвящена одна из глав). Среди прочих открытых ею героев — Серж Поляков, с которым она познакомилась в цыганском хоре, где он был гитаристом, и скульптор Корнелис Зитман, которого Дина буквально раскопала где-то в мексиканских дебрях.
Пение было важной частью ее жизни. Она пела даже в тюрьме Фрер, где провела полгода за участие в движении Сопротивления — конкретно за то, что нелегально переводила через границу между Францией и Испанией беженцев и партизан (Верни вспоминает, что у нее было прозвище Безумная Коза; нуждавшиеся в переправе узнавали ее в кафе по красному платью). Она очень трогательно рассказывает, что у приговоренных к расстрелу спрашивала, какие песни им нравятся, — их им и пела через окно. Ален Жобер буквально пытает ее, как в гестапо, вопросами о том, как же ей все-таки удалось выйти из застенков. И да, она честно отвечает: с помощью Арно Брекера, главного скульптора Третьего рейха. Впрочем, через пару страниц она называет его произведения «блевотными», объясняя, почему отказала ему в выставке.
Помимо искусства, Верни коллекционировала массу других вещей — от кукол и рукописей до лошадей и старинных колясок. Но больше всего поражает ее коллекция знаменитых личностей, с которыми ей довелось общаться — от их вереницы просто начинает рябить в глазах. Она снималась у Жана Ренуара, кокетничала с Андре Бретоном, выступала с Жаком Превером, обедала с Пабло Пикассо, продавала картины Билли Уайлдеру, ходила на сеанс психоанализа к Жаку Лакану, дерзила де Голлю («мой генерал, у вас взгляд как у моей кошки Чики») и не стеснялась рассказывать, что другой французский президент, Франсуа Миттеран, любил в ее галерее потрогать зитмановскую скульптуру Венеры «за ее половую щель».
Практически для каждого героя или ситуации у нее находится свой анекдот или острота, и именно за такую неформальную оценку мы и любим мемуары. В книге встречаются примечания Алена Жобера и издателей в духе «это не совсем соответствует действительности», но небольшие ошибки и преувеличения столь увлекательный рассказ о прожитой жизни совершенно не портят.
