«Единица хранения» Владимира Леняшина — 11 глав о русской живописи от начала передвижничества до соцреализма советских 1970-х.
Книга родилась из статей, написанных к каталогам больших выставок Государственного Русского музея за последние два десятилетия. И это очень ярко характеризует человека, который способен сказать о любимом предмете гораздо больше, чем уместилось в почти 400 страниц текста.
Владимир Леняшин — романтик: русское искусство для него — это прежде всего имена, личности, судьбы и только потом стилевые закономерности, эволюция художественной формы. Точно как в живописи романтизма, в его тексте происходит столкновение разных аффектов, поэтому фактура получилась неровной. Страницы то пестрят поэтическими цитатами, то на помощь призываются эффектные философские обороты от Античности до французского постструктурализма. При этом Леняшина не заботит, что иногда цитируемые им являются авторами взаимоисключающих концепций. У этой книги нет методологии как таковой, и критиковать ее за это было бы бессмысленно, поскольку единственным методом здесь является пристальное вглядывание в произведение. Благо последнюю четверть века заведующий отделом русской живописи второй половины XIX — начала XX века ГРМ обладает такой неограниченной возможностью.
Главный герой книги — это собственно живопись, и ее появление на страницах отменяет и поэзию нарезанных лоскутами цитат, и ввернутые к случаю имена модных философов. Задача автора сложна еще и потому, что он имеет дело с вещами, многократно растиражированными начиная со школьных учебников, — сквозь них и надо пробиться к реальности искусства, счистить с него все семиотические наслоения. Когда Леняшин последовательно описывает произведение, будь то «Не ждали» Ильи Репина или «Портрет Орловой» Валентина Серова, медленно двигаясь по поверхности холста, читая созданный художником текст, то не нужны никакие поэтические подпорки: слова следуют в такт глазу, и это по-настоящему захватывает.
Как признается Леняшин на первых же страницах, хранитель, который видит произведение в разных ситуациях, знает, что любую картину можно подать выигрышно или же загубить контекстом при развеске. Так и с этой книгой: недостатки являются продолжением ее достоинств, и наоборот. Написанное Леняшиным и собранное под одной обложкой — не целостная история, а последовательность самых существенных, по мнению автора, эпизодов из истории русского искусства, которые выписаны подробно. Он пишет отдельные истории, но, как всякий занимающийся русским искусством, подразумевает один «большой нарратив», где все русские художники своим трудом выстраивают облик национального искусства, превращая его в уникальное и оригинальное явление.
Леняшин примиряет на страницах книги всех тех в русском искусстве, кому за давностью лет такое примирение уже не нужно. Важнее то, что объединяет, а не то, что разделяет его героев, — у каждого была своя правда, и хорошими оказываются все. Но если от описываемого искусства отделяет меньше 100 лет, то стремление снять противоречия выглядит неубедительным. Авторский подход дает сбой, хотя старательно огибаются — а иногда и срезаются — все острые политические углы советской истории.
Как и должно быть у всякого искусствоведа, главный талант Владимира Леняшина — пристальный, пристрастный глаз. Говоря об авторе этой книги, приходится признать, что «таких больше не делают». Некоторую старомодность «Единицы хранения» надо отнести к главным ее достоинствам: многие ловко умеют сопрягать концепции, но гораздо меньше тех, кто способен смотреть на живопись и описывать собственное видение как процесс.
