Жертва интервенций
Предупреждаю: я не исследую проблему, я делюсь впечатлениями и досадой. Обычно мы, завсегдатаи музеев и выставок, редко заходим в залы постоянной экспозиции родных музеев. И так помним, где именно безумный Иван Грозный убивает сына. Знание это нам дорого: воспоминания детства, гордость родства с местом, чувство стабильности. Не то чтобы изменения в привычном музейном порядке травматичны, но их надо пережить. «Я буду помнить Жанну Самари, как увидела ее впервые — в большом зале, а не в комнатушках галереи», — сказала я Ирине Александровне Антоновой десять лет назад, когда импрессионистов выселили из главного здания Государственного музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. «Ну и что? — парировала директор. — А я ее впервые увидела в ГМНЗИ!» Возможно, в этот момент она и решила воссоздать Государственный музей нового западного искусства. Скоро Пушкинский встанет на реконструкцию, импрессионистов снова переселят, и весь музей будет новым, прекрасным, чужим.
Родными нам стали и знаменитые музеи мира, чьи постоянные экспозиции тоже изучены. Сегодня в Лувре перед Джокондой толпятся китайцы, русские массово фотографировались с ней еще на Polaroid. Двадцать лет назад суперкартина висела в проходном зале и не была запрятана, как икона в киот, в футляр с пуленепробиваемым стеклом. С тех пор она не раз перемещалась, но в рамках своего раздела, в окружении живописи самого Леонардо и его современников. Никаких экранов и железяк рядом быть не могло. Теперь же постоянные экспозиции переживают интервенции современного искусства и разного рода трансформации.
Пока амстердамский Рейксмузеум десять лет был на реконструкции, в одном из его корпусов в великолепной тесноте демонстрировались избранные полотна во главе с Ночным дозором Рембрандта, четырьмя Вермеерами и зимним пейзажем Аверкампа. Не раз, утомившись от концентрации шедевров, я мечтала увидеть экспозицию не в виде дайджеста, а как длиннющий роман-эпопею с бесконечными малыми голландцами. Музей открыли в 2013 году, и только одна картина там осталась на прежнем месте — Ночной дозор. Все те же шедевры оказались сконцентрированы в огромном зале Славы. Куда попали даже не все Вермееры (Улочка Делфта сослана подальше). Зато нашлось место пугающему кому красной краски и воска — оммажу Аниша Капура Рембрандту. Постоянная экспозиция была радикально модернизирована — выстроена по хронологическому принципу, но без деления на виды искусства и без жесткого акцентирования персоналий. Что дает возможность сравнить того же Рембрандта с его менее знаменитыми коллегами, но и не выделяет его среди них. Никакого культа личностей: нам демонстрируют не лучшие образцы великого голландского искусства, не его историю, а разные истории из прошлого, поэтому рядом с живописью стоит не только мебель, но и фрагмент корабля. Музей — театр, картины в нем — актеры.
В Тейт Бритен тоже три года назад закончилась реконструкция и появилась новая постоянная экспозиция. Она компактна — 500 экспонатов иллюстрируют всю историю английского искусства. Залы, когда-то сплошь заполненные сценами охоты, теперь знакомят с искусством ХХ века: немного скульптуры Генри Мура, две или три картины Фрэнсиса Бэкона, опусы малоизвестных современных художников. Весьма демократичный краткий курс. Плюс неизбежные примеры диалога старого и нового. По мне, так лучше бы вместо произведений актуальных художников — их место в Тейт Модерн — показали больше Бэкона. Но гениальность не повод для расширения музейной жилплощади.
Пресловутое внедрение организовал и директор Национальной портретной галереи в Лондоне Николас Каллинан. «Нам очень важен диалог нового искусства со старым», — объяснил он появление фотопортрета нынешней королевы работы Энни Лейбовиц в зале со старинными картинами. По моим впечатлениям, диалога как раз и не вышло: написанные маслом на холстах сфотографированных игнорировали. Но, как только, заверил директор, часть вещей вернется с выставки в Третьяковской галерее, эксперимент будет закончен.
Ги Кожеваль, директор Музея Орсе, скорых изменений не обещал. Вот уже три года на первом этаже музея вместо символистов выставлены картины всех импрессионистов, подобранные по какому-то невнятному тематическому принципу. На мой вопрос, как давно такое случилось и почему упразднен проверенный хронологически-персональный принцип, господин Кожеваль сообщил, что, когда он пришел в Орсе, все там было ужасно: и экспозиция, и свет. А также — вот досада! — в залах Ван Гога все время толпился народ. «Иногда кажется, что новации вызваны сложными идеологическими соображениями, а на самом деле нам надо было просто развести зрительские потоки». Теперь Ван Гога в одном месте не увидишь.
Но зрителям все равно, какими соображениями руководствовались музеи, когда переделывали постоянные экспозиции. Главное, что они их переделали. Да, я консерватор и против новшеств. Задача музея, думаю я, останавливать, консервировать время, а не меняться вместе с ним согласно новым идеологическим веяниям. И пусть музей сохраняет величие, эпичность и культы великих художников. Должно же в нашей жизни хоть что-то не меняться в угоду моде.
