Что может большой архитектор в музее?
В 2004 году Заха Хадид стала первой женщиной-архитектором, удостоенной Прицкеровской премии. Премия вручалась в Эрмитажном театре Кваренги. Это предопределило летний вернисаж в Эрмитаже. «Мы готовили выставку Захи Хадид 11 лет», — сказал Михаил Пиотровский. Развернутая в парадных залах Зимнего дворца, она стала первой ретроспективой Хадид в России. Нечасто можно встретить дизайн выставки, над которым трудилась серьезная архитектурная мастерская. Выставка Захи Хадид разворачивается изнутри, от находящегося в центре подлинника Черного квадрата Казимира Малевича, и расслаивает пространство на неровно нарезанные компартименты. В них и штудии, и макеты зданий, яхт, автомобилей, мебельных гарнитуров, туфель, ваз. Кому-то кажется, что в «белых кубах» Главного штаба все это смотрелось бы естественнее. Но здесь выставка выглядит гораздо сильнее — в диалоге со смотрящими из окон колокольней Трезини и Биржей Томона.
Современный музей хочет работать с большими зодчими не только потому, что культовые фигуры starchitects придают дополнительную силу его имиджу, но и из-за способности архитектора мыслить музей многослойно. Сегодня музей не собрание артефактов, но явление в пространстве города, стержневая веха в культурном ландшафте страны. Фрэнк Гери выстроил в Булонском лесу в Париже сложнейший конгломерат залов для коллекции Фонда Louis Vuitton, национальный дворец современного искусства из стекла и воды. Шигеру Бан в грибовидной постройке Центра Помпиду в Меце умудрился создать новый французский архитектурный гимн, центральным рефреном в котором является лучший вид на старый город, открывающийся из гигантского окна верхнего зала.
Выступая как художник, архитектор создает самодостаточный продукт, не требующий никаких добавлений. Более того, зачастую их исключающий. А в музее эти «добавления» как раз и есть то основное, для чего он создается. Залы нужны, чтобы развешивать картины, расставлять скульптуру, сооружать инсталляции. А как это устроить, скажем, в римском MAXXI, где пол некоторых залов построен не горизонтальным, а под углом?
Эта проблематика занимает нас в Эрмитаже, так как идет большое строительство: и Музея XIX–XXI веков в Главном штабе, и корпусов фондохранилища в Старой Деревне, один из которых проектирует Рем Колхас, учитель Захи Хадид. Сейчас активно обсуждаем «Эрмитаж-Москва» Хани Рашида. Отсюда и наш интерес к архитектурным выставкам. Сотрудничая с архитекторами, Эрмитаж заимствует их многослойное восприятие. По легенде, когда Фрэнк Гери приехал смотреть только что переданный Эрмитажу Главный штаб, он сказал, что музей здесь создать невозможно, потому что большое американское искусство в эти маленькие комнаты не влезет. Отсюда возникла идея перекрыть пять дворов и создать три зала-трансформера для показа больших произведений. Ругающие сегодня архитектуру Явейнов не видят того, насколько их залы экспозиционно удобны.
На открытии «Гаража» я спросил Колхаса: «Это ведь ваша первая постройка в России?» — «Вторая, — ответил он, — после эрмитажного кунстхалле». Является ли кунстхалле в бывшем манеже Малого Эрмитажа постройкой как таковой? Строго говоря, нет, ведь и внешние стены, и внутренняя структура исторической постройки Фельтена остались нетронутыми. Но в понимании Колхаса это именно постройка: проект стал многосторонним переосмыслением современных возможностей старого здания, обращенного в один из самых красивых выставочных залов Эрмитажа.
