Ростан Тавасиев: «Хочу работать в бесконечном космосе с прекрасными объектами»

Ростан, ваш дед — советский скульптор Сосланбек Тавасиев (1894–1974), автор легендарного памятника Салавату Юлаеву в Уфе. Почему ни ваш отец, ни вы не пошли по его стопам?

Как пел Владимир Семенович Высоцкий, «выбирайтесь своей колеей». Каждый из нас пошел своим путем. Дед создавал величественные монументы, отец расписывал шелк, я вот космос осваиваю. Поскольку каждый из моих предков достиг в своей деятельности некоторой степени совершенства, то пытаться повторять их выбор и их подвиги мне всегда казалось бессмысленным и неспортивным. Мы действительно очень разные, максимально разные. И думаю, что это прекрасно: мы не отбрасываем тени друг на друга, никто никого не заслоняет.

Вы ведь не сразу занялись современным искусством? Вы учились на ювелира…

Да, после школы родители отправили меня, балбеса, учиться в ювелирное ПТУ, ра­зумно полагая, что это более надежная профессия, чем художник. И в целом я с пользой провел там время — развил усидчивость и мелкую моторику. Получил диплом специалиста широкого профиля и по специальности не проработал ни одной минуты.

Вы рассказывали, что однажды вам было озарение, что вы художник. И когда это случилось?

Да, как бы родители ни старались уберечь меня от этой скользкой дорожки, ничего не помогло. Однажды — зимой, прямо очень хорошо помню это мгновение — сижу рисую и вдруг чувствую, что я — художник. Не то что буду художником когда-то, а вот прямо здесь и сейчас я уже им и оказался. Мне было лет 17. И тут же после этого озарения возникли проблемы: я сразу почувствовал, что мне не хватает знаний и навыков, чтобы в полной мере делать то, что хочется. И я с радостью и невероятным, совершенно не свойственным мне до этого момента рвением принялся учиться. Раньше учиться было скучно, и я, как мог, саботировал образование, а тут, прямо как юный Ломоносов с обозом, пошел в Строгановку. Два года работал лаборантом, чтобы поступить. В Строгановке было много всего интересного: начертательная геометрия, история искусств, живопись, рисунок на очень высоком уровне. Но самое ценное, чему меня там научили, — алгоритм воплощения идей: как пройти путь от замысла до результата, всю дорогу улучшая идею.

Параллельно вы занимались в Институте проблем современного искусства (ИПСИ). Зачем?

Особенно незачем, у меня даже диплома ИПСИ нет. По зову сердца. Просто там было очень интересно. Если в Строгановке мы обсуждали, как рисовать, то в ИПСИ — зачем рисовать. А самое главное — это люди. Впервые в своей жизни я встретил близких мне по духу, по интересам и по мыслям и взглядам людей, которых волнуют те же самые проблемы, что и меня. Людей, которые так же любят искусство, как и я, и хотят в нем разобраться. В ИПСИ меня привела Ира Корина. Учились мы вместе со Стасом Шурипой и Людмилой Константиновой.

Потом вы стали художником галереи Айдан Салаховой. И как вам этот опыт?

О, это был прекрасный опыт! Например, опыт первой продажи работы за деньги очень повлиял на меня.

Айдан посмотрела мои рисунки, и они ей понравились. Она спросила, могу ли я воспроизвести два из них акрилом на холсте. Я уверенно сказал, что могу, хотя до этого акрил в руках не держал. Картины получились очень хорошими, и Айдан взяла их на ярмарку, на «Арт Москву». И вот я, волнуясь, поехал на монтаж, за день до открытия, посмотреть на свои работы в большом зале, потому что до этого видел их только в своей комнате. У меня, студента, в тот момент совсем не было денег, только на метро в одну сторону, про обратную дорогу я не думал. Прихожу в зал, и Айдан протягивает мне €700 — аванс за уже купленную работу. И тут что-то изменилось во мне. Это изменение даже отразилось на моем лице — Айдан и все, кто был на стенде, начали смеяться.

Я совершенно не понял, что произошло. Почему до этого момента я только тратил все свои средства на свое искусство, а теперь мне за него платят? Что изменилось? Что я сделал по-другому? Мои переживания в тот момент можно сравнить с переживаниями мыши в эксперименте с красной кнопкой. Если любознательные ученые запрограммировали кнопку таким образом, что появление конфеты после ее нажатия происходит случайным образом, то мышь, как и молодой художник Ростан, впадает в недоумение. Как нажимать на кнопку, чтобы конфеты продолжали появляться? Несколько лет я пытался понять эту закономерность. Завершилось все, как и у мыши, эмоциональным кризисом. Но потом пришло очищающее понимание, что конфета и кнопка на самом деле не связаны. Можно расслабиться и заняться любимым делом и получать от процесса радость — это и есть главная, самая большая «внутренняя конфета».

Как же вы придумали бегемотопись?

Сначала я рисовал плюшевые игрушки на холсте. Ну а потом подумал: «Пусть они сами рисуют!» Попробовал рисовать самими игрушками. Оказалось, это очень удобно и увлекательно. До сих пор остановиться не могу, то и дело беру в руки зайчика или поросенка и начинаю рисовать.

Бегемотопись имела оглушительный успех. Ее показывали на выставках по всему миру, ее образец — в коллекции Третьяковской галереи. Как вы это объясняете?

Механизм очень простой, от этого и такой эффективный. Игрушка — мощный эмоциональный стимул, она активирует воображение зрителя. Игрушка глазастенькая, «няшная», и воображение зрителя, подогретое эмпатией, начинает придумывать всякие интерпретации. Восприятие искусства превращается в увлекательную и приятную игру. И особенно сильно это работает не во время рассматривания картины, а во время ее создания. Я попробовал бегемотопись как образовательную программу. Четыре занятия, и любой человек может освоить бегемотопись. Игрушка снимает страх белого холста, помогает эмоционально раскрыться, рассказать что-то по-настоящему личное и важное. В общем, бегемотопись приносит людям радость.

Расскажите о выставках, которые у вас открываются в Sistema Gallery. Они связаны с вашим интересом к искусству будущего. Вы всерьез хотите предсказать, каким оно будет?

Нет, ни в коем случае. Будущее меня вообще не интересует. Только настоящее. Я исследовал «воображаемое будущее», чтобы понять, что делать сейчас. «Воображаемое будущее» — это комплекс идей и представлений о будущем, описанных в научной фантастике. Термин взят из повести «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких. Мне очень интересно посмотреть, какое место искусство может занимать в этом мире воображаемого будущего, чтобы понять, что делать сейчас, в «настоящем настоящем». Понять, о чем мечтает человечество и каким оно видит искусство в своей мечте.

И что в воображаемом будущем вы открыли интересное, связанное с искусством?

Темную, звенящую пустоту, которая потрясла меня. В фантастике никакого искусства практически не встречается. Человечество в своей мечте о будущем искусства в упор не видит. Если что-то и встречается, то это почти всегда искусство из прошлого. Например, «Мона Лиза» у Рэя Брэдбери. Фантастика не дает нам, художникам, перспектив нашей профессии. Поняв это, я расстроился и стал спрашивать у писателей-фантастов: «Как же так? Где же место искусству в ваших произведениях?» И они отвечали: «Прости, мы не умеем его придумывать». Они могут нафантазировать транспорт, оружие и медицину будущего, но не могут представить себе искусство. Эту несправедливость я решил исправить и создал проект, который позволил художникам придумывать искусство для научной фантастики (www.imaginaryfutureart.com. — TANR).

Потом я подумал: а что бы мне самому хотелось увидеть в фантастике про искусство? И понял, что очень хочется посмотреть фантастический сериал типа Star Trek или «Светлячка», только про искусство. Но никто такой сериал снимать не собирался. И я решил сам его сделать. Нарисовал его как диафильм. Выложил на YouTube, и, к моему удивлению, его очень тепло встретило профессиональное киносообщество. Сериал «Капля креацина» получил награду на Канском фестивале в городе Канске, а журнал «Искусство кино» посвятил ему большую статью.

Но самое главное, что, благодаря этому сериалу, я сам понял, чем хочу заниматься. Мне удалось применить фантастику в личных целях. Пытаясь разобраться в мечтах человечества, я случайно намечтал себе личную, персональную мечту. Понял, что очень хочу работать в бесконечном космосе с прекрасными космическими объектами. И тут в очередной раз в жизни я осознал, что мне не хватает знаний. И я пошел с вопросами к ученым и сам стал учиться.

А вы уверены, что искусству в будущем найдется место?

Уверен, что они там, в будущем, сами разберутся. Повторюсь, что меня интересует настоящее. Но если говорить про искусство в космосе, то тут даже и фантастику смотреть не нужно. Если вы вспомните старинные звездные атласы, то на них, помимо звезд, нарисованы всевозможные фигуры животных и античных богов. При этом астеризмы и созвездия и близко никаких Медведиц, Гончих Псов и Персеев не напоминают. Похоже, у людей есть потребность наделять космос знакомой образностью. И потребность эта по мере освоения космоса никуда не денется, а станет только сильнее. Человек обязательно принесет с собой в космос искусство.

Есть еще один важный момент. Размышляя об освоении космоса, мы в той же научной фантастике видим в первую очередь перспективы добычи полезных ископаемых, колонизации новых планет и героических войн — то друг с другом, то со зловещими пришельцами. Космос как новый Дикий Запад, Клондайк. Но стоит ли ради повторения всего этого вставать с дивана?

Главные заказчики космических исследований и экспансии — военные, и сейчас немного подтягиваются капиталисты. Именно они ставят задачи и оплачивают исследования. Ученые и инженеры, используя свои знания и таланты, работают на их интересы. Мы, художники, могли бы хоть попробовать участвовать в процессе освоения космоса. Мы в состоянии ставить перед учеными и инженерами свои интересные и необычные задачи, которые вполне могут дать интересные и необычные результаты. Потому что, если готовиться в космосе только к войне и грабежам, мы только их опять и получим. 

Sistema Gallery, Москва
«Ростан Тавасиев. Астероиды и кометы. Планетарные туманности»
13 сентября – 17 ноября