Академическая успеваемость

Этой осенью ей исполняется 255 лет. Академия все больше поддается новым веяниям, хотя многие, особенно иностранные студенты, ценят как раз «старую закваску» академического художественного образования, мало где в мире сохранившуюся.

Реинкарнация заведения напрямую связана с именем нынешнего президента Российской академии художеств известного скульптора-монументалиста Зураба Церетели (официально этот пост он занимает с 1997 года, в минувшем апреле переизбран на очередной 5-летний срок). По мнению целого ряда людей, знакомых с академическими делами, лишь благодаря его персональным усилиям и связям — и не в последнюю очередь с всесильным тогда мэром Москвы Юрием Лужковым — РАХ выжила в «лихие 90-е». Едва ли какой-то другой руководитель сумел бы удержать от распада и вывести из наступившего ничтожества эту организацию, в советские времена обеспеченную и влиятельную.

Президент пошел на четвертый срок

Одним из первых крупных проектов, реализованных академическими художниками под управлением Зураба Церетели, стало воссоздание храма Христа Спасителя — росписей и скульптур. Исполнение этого заказа вернуло академии благорасположенность власти. Во всяком случае с той поры из недр учреждения перестали доноситься жалобы на острую недостаточность государственного финансирования. Дебаты о том, нужна ли вообще академия в современной России, постепенно угасли, а приунывшие в перестройку академики стали с гордостью носить мантии и значки, вновь введенные Зурабом Церетели. Не менее существенно, что президенту РАХ удалось сохранить ее особый статус. Она, конечно, не выполняет сейчас идеологических функций, как это было в советском прошлом, зато и не перелицевалась на западный манер всего лишь в образовательно-выставочную институцию без определенных общественных задач. Иначе не имело бы смысла поддерживать столь громоздкую сложносочиненную конструкцию. Ведь хозяйство это весьма хлопотное и многопрофильное. Тут и два академических художественных института — имени Сурикова в Москве и имени Репина в Петербурге, два искусствоведческих НИИ (питерский еще и с музеем академии в придачу), два художественных лицея, научные архивы и библиотеки, академические мастерские, подведомственные дома-музеи — словом, целая инфраструктура. Действительно ли она предназначена только для сохранения былых традиций, как полагают многие?

«Академия нужна всем»?

Свидетельств, подтверждающих приверженность академии «постмодернистской концепции», набирается вроде бы достаточно. Еще семь лет назад награждение от имени президиума РАХ медалью «Достойному» некоторых организаторов и участников I Московской биеннале современного искусства, в том числе эпатажных перформансистов Олега Кулика и Владислава Мамышева-Монро, могло показаться экстравагантной прихотью Зураба Константиновича. Однако сегодня в списке действительных членов и членовкорреспондентов можно обнаружить немало людей, влияющих на актуальные арт-процессы. Помянуть хотя бы художника, преподавателя и экс-галериста Айдан Салахову, комиссара Московской биеннале Иосифа Бакштейна, главу Мультимедиа Арт Музея Ольгу Свиблову, заведующего отделом новейших течений Русского музея Александра Боровского, именитого куратора и критика Екатерину Деготь, худрука Государственного центра современного искусства (ГЦСИ) Леонида Бажанова, директора того же учреждения Михаила Миндлина, прославленный дуэт модных живописцев — Александра Виноградова и Владимира Дубосарского. Чем не доказательство целенаправленной кадровой политики?

Ольга Холмогорова, старший научный сотрудник НИИ теории и истории изобразительных искусств Российской академии художеств, говорит: «Понятия «академия» и «актуальность» уже давно перестали быть антагонистами. Сегодня, после многих десятилетий удушающе-регрессивных (если не сказать репрессивных) функций Академия художеств вновь становится этаким «олимпом» — руководящим, назначающим и удостаивающим. Впрочем, так оно было всегда с императорских времен — с той только разницей, что в последние годы диапазон «замеченных» и «удостоенных» в академических стенах весьма расширился. Среди маститых академистов-реалистов все чаще мелькают лица смутьянов и недавних скандалистов, альтернативных кураторов концептуальной ориентации и предприимчивых художников-коммерсантов. Так ли это хорошо? Не берусь судить. Похоже, что Российская академия художеств сейчас нужна всем, в том числе тем, кто недавно брезгливо морщился при ее упоминании».

Правда, возникает вопрос: а как эти люди уживаются и срабатываются с академиками предыдущих призывов, такими как Илья Глазунов или Александр Шилов? Да никак не срабатываются и не уживаются, поскольку друг с другом не встречаются. Народные художники не ходят на академические заседания по своим причинам, прогрессивные — по своим. Например, Владимир Дубосарский объясняет их с Александром Виноградовым неучастие в жизни академии малостью стажа: «Нас приняли недавно, несколько месяцев назад. Было приятно, но никакого влияния на нашу жизнь это обстоятельство пока не оказало. Честно говоря, ни на одном заседании мы не присутствовали и, в чем должно выражаться наше членство в академии, не очень понимаем. Может быть, со временем войдем в курс дела, но сейчас рассказать совершенно не о чем». Не видит для себя особой необходимости вникать в академические дела и искусствовед Екатерина Деготь — с недавних пор член-корреспондент РАХ. Впрочем, на уровне арт-менеджмента взаимодействие академии с сегодняшней визуальной культурой становится все более заметным.

Новая политика

Одной из ключевых фигур в этом процессе является Василий Церетели — вице-президент академии и по совместительству исполнительный директор Московского музея современного искусства (ММСИ) (возглавляет его президент академии, то есть дед Василия Зураб Церетели). По словам Василия, смычка происходит постепенно, но неуклонно: «Интерес к актуальным формам искусства в сегодняшней Академии художеств возрастает. Недавно здесь созданы отделения фотографии и новейших течений — я возглавляю последнее. Устраиваем совместные конференции с такими институциями, как ИПСИ (Институт проблем современного искусства), — могу привести в пример конференцию на тему «Искусство и кризис». Что касается нашего музея, то формально он не входит в структуру академии и находится в ведении города Москвы, но мы постоянно и тесно сотрудничаем на разных уровнях. В частности, ММСИ регулярно устраивает выставки в здании Государственного музея современного искусства Российской академии художеств на Гоголевском бульваре. Это новый музей, у него пока нет ни собственных фондов, ни финансирования, и мы включаем это пространство в свои выставочные планы. А в коллекции ММСИ находится немало работ, созданных академиками — не только нынешними, но и прежними, советскими. Полагаю, что у музея и академии во многом общие задачи: способствовать сохранению и развитию нашего искусства, привлекать к нему внимание, просвещать публику». Делу просвещения призвана способствовать и искусствоведческая секция академической структуры. Правда, бытует мнение, что труды здешних ученых «страшно далеки» не только от «народа», но и от текущей художественной ситуации. Отчасти это верно: фундаментальное искусствознание по определению не может служить форпостом для актуальных процессов. Однако и тут видны перемены, что готова засвидетельствовать Ольга Холмогорова (ее специализация как раз современное искусство). «Лично мне виднее и яснее всего научная политика академии, которая осуществляется в НИИ изобразительных искусств, где мне довелось работать. Здесь перемены очевидны. Еще 20 лет назад, придя в наши стены с симпатиями, скажем, к советскому конструктивизму, ты вынужден был автоматически сменить их на любовь к проникновенному реалистическому пейзажу в исполнении, скажем, Бялыницкого-Бируля. Еще десять лет назад с трудом, но уже допускались «заигрывания» с современным русским акционизмом и попытки его вербально осмыслить. А сейчас в нашем НИИ проходила масштабная конференция по отечественному неофициальному искусству, обозначающая его границы, сущности, имена и прочее. При этом исследуются не только «наши» актуальные, но и «их», то есть зарубежные, еще не введенные в пространство гуманитарной мысли явления».

Чему учат

Говоря про нынешнюю академию, не так уж часто вспоминают о том, что в ее ведении находится целая система художественного образования — от среднего до послевузовского. Подобная «забывчивость», скорее всего, связана с немалой степенью автономии, которой обладают эти учебные заведения. Но все же словом «академический» в их названиях роль РАХ в образовательной сфере не исчерпывается: велико моральное влияние прежних традиций на преподавание. И хотя среди учителей сегодня встречаются люди отнюдь не ретроградских взглядов (приведем для примера уже упоминавшуюся Айдан Салахову, которая ведет мастерскую в Суриковском институте), все же трудно представить в наших академических вузах атмосферу, царившую одно время в дюссельдорфской Академии художеств, где преподавали такие знаковые фигуры современного искусства, как Йозеф Бойс, Зигмар Польке, Нам Джун Пайк,Яннис Кунеллис... Сам Зураб Церетели рассуждает о миссии академии высоким слогом: «Мне бы хотелось сохранить классическую художественную систему образования в России, воспитать новое поколение художников — творцов, богатых духом... Художественная школа вбирает в себя не только комплекс профессионально-технических навыков, но и такой важнейший аспект, как развитие личности. Неслучайно на ранних этапах существования российской художественной школы ученики именовались «воспитанниками».

Но так ли уж плохи традиции «крепкого профессионализма», не связанного напрямую с актуальными практиками? Своими впечталениями делится Егор Плотников, живописец, выпускник МГАХИ им. Сурикова: «На протяжении четырех лет, с 2006 по 2010 год, я стажировался в живописной творческой мастерской при Академии художеств. Скажу честно: по окончании стажировки у меня осталось чувство горечи и разочарования. На мой взгляд, академические мастерские — своего рода реликтовые растения, доживающие свой век. Хотя, по рассказам старших коллег, в советское время это была довольно удачная форма, действительно способствовавшая повышению квалификации. Отчасти прежняя атмосфера здесь сохранилась, в первую очередь это касается творческого общения художников между собой. Но от всего остального веет непреходящей рутиной. Взять хотя бы культивирование архаических жанров вроде исторической картины: в итоге крупногабаритные холсты просто складируются, применить их некуда... Очень трудно пробить даже минимальную инициативу. Помоему, в нынешнем виде мастерские сохраняются исключительно из уважения к их руководителям. Похоже, что для академии это обуза. Со временем творческие мастерские неизбежно расформируют или же превратят их в нечто иное по форме и по содержанию». А вот что думает профессор МГАХИ им. Сурикова Иван Лубенников, народный художник России, действительный член Академии художеств, чье собственное творчество можно увидеть в самом центре Москвы (не так давно он руководил оформлением нового вестибюля станции метро «Маяковская»): «За весь Суриковский институт не скажу, но в мастерской монументальной живописи, где я преподаю, студентов учат так, чтобы они потом были востребованны. Это не означает, что мы делаем ставку, допустим, на граффити или стрит-арт — там работают другие законы, не монументальные. Кстати, в Европе сегодня в городской среде нередко появляются произведения совершенно непрофессиональные. А мне бы хотелось воспитать у студентов осмысленное понимание архитектуры и пространства. Что не отменяет необходимости настраивать на работу с новыми технологиями и материалами. Но прежде всего требуется умение фантазировать. По этой причине, между прочим, светская «отрасль» куда сложнее, чем церковная: здесь за канонами не укроешься, всегда нужно начинать с чистого листа. По сравнению с советскими временами в искусстве сейчас исчезла идеология — у художника стало больше творческой свободы. Остается научиться ее профессионально реализовывать. К этому мы с коллегами своих студентов постоянно и подталкиваем. Считаю, им повезло, что мы у них есть». Сегодня у академии в области художественного образования появились конкуренты, такие, например, как упомянутый Институт проблем современного искусства и Школа фотографии и мультимедиа им. Родченко. Однако студенты часто поступают туда, уже имея за плечами академическую выучку, что дает им больше шансов для реализации. Можно сказать, что сегодня в традиционных заведениях ставят руку, а в новых — «ставят мозги».

Как бы то ни было, создается впечатление, что раскол на прежние «официоз» и «подполье» за 20 лет нивелировался; прежде непримиримые антагонисты готовы идти навстречу друг другу и все чаще задумываются об общих профессиональных интересах. Не исключено, что именно академия может оказаться новой объединяющей платформой. «Нынешняя Российская академия художеств — особенное учреждение, ни на что не похожее, — считает Андрей Толстой, действительный член Академии художеств, заместитель директора ГМИИ им. Пушкина по научной работе. — С приходом Зураба Церетели был взят курс на то, чтобы объять все тенденции в искусстве. Хотя сам Церетели как художник скорее модернист, однако его политика в качестве главы академии носит синтетический характер. В системе художественного образования сохраняется установка на традиции русского реалистического искусства, но в остальном царит полный плюрализм. Академия стремится стоять над различными творческими союзами — недаром все их руководители входят в президиум. По сути, это гиперструктура, которая никому ничего не навязывает, а лишь координирует и поощряет. Академия — это не обитель консерватизма, а объединяющая институция».