Во внутреннем дворе Эрмитажа публику встречает огромная бронзовая фигура, напоминающая издали не то паука, не то гигантскую каракатицу. Но, подойдя ближе, уже не сомневаешься: это, конечно, Будда, — и хочется благоговейно прикоснуться к его стопе — только трудно выбрать, к какой — их тут пять. Одной ногой божество опирается на собственную голову, а там, где, предположительно, она должна находиться, зияет рваная дыра. Под семитонную фигуру, выгнутую как будто в гимнастическом мостике, можно спрятаться, как под покров. Это странное, весьма далекое от канонических статуй произведение, названное «Эрмитажным Буддой», особенно отметил директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. Кажется, что художник идет на поводу у ожиданий западных зрителей, жаждущих увидеть от звезды из Китая какую-нибудь восточную экзотику, но буквально переворачивает традиционные образы с ног на голову.
«Эрмитажный Будда» говорит нам не только о традиции, но и о том, что с ней происходит сегодня, напоминая о варварских разрушениях статуй и храмов. И в то же время его автор как будто заново собирает историю по кусочкам, как тело Осириса, ведь Будду можно узнать и по одному фрагменту (если верить старинным трактатам, где говорится, что у Будды есть 32 основных признака и 80 второстепенных).
Метаморфозы — главная тема выставки «В пепле истории», название которой в некоторой степени буквально (ряд картин, привезенных в Петербург, сделан из пепла), а большей частью метафорично, и речь идет о культурных метаморфозах и перерождении. Основная часть экспозиции расположилась в Николаевском зале Зимнего дворца. Всего представлено около тридцати произведений — три большие серии, над которыми художник и его команда ассистентов трудились последние два года. Выставка стала возможной благодаря поддержке нескольких китайских фондов и международной галереи Pearl Lam Galleries. Ее планировалось открыть в мае, но пандемия сдвинула все сроки. В результате здесь появились самые свежие, красные, как еще кровоточащие раны, картины — реакция художника на трагедию.
Центральное место на выставке занимает почти 40-метровая картина-фриз, воспроизводящая архивную групповую фотографию Мао Цзэдуна с товарищами по партии. Она была снята 15 июня 1964 года, и, возможно, это самая большая в мире групповая фотография с сотнями, если не тысячами, героев. Это фото отмечает важный момент в истории, когда Китай раздружился с СССР и взял новый, самостоятельный курс. Чжан Хуань увеличил фотографию так, чтобы ее герои предстали в полный рост, и выложил ее на холсте пеплом разных оттенков. Пепел у Чжан Хуаня непростой, это следы молитв и воскурений благовоний из нескольких десятков храмов вокруг Шанхая, где он сейчас живет.
В 2005 году художник вернулся на родину после многолетней американской одиссеи. В США он сделал международную карьеру в качестве радикального перформансиста, использующего тело как инструмент экзистенциалистских и политических заявлений. В Китае он принял монашество в буддийском монастыре и кардинально сменил свою эстетику, начав делать пепельные картины. Это весьма трудоемкая техника, требующая терпения и кропотливости. Так, картина «15 июня 1964 года» изготовлялась пять лет. (Пепельные картины заставляют вспомнить еще одного героя китайского современного искусства — Цай Гоцяна, чья выставка «Октябрь» прошла в 2017 году в ГМИИ им. Пушкина в Москве. Его ноу-хау — пороховые картины, созданные взрывами петард.)
По словам одного из кураторов выставки (двое других — сотрудница музея Анастасия Веялко и У Хун, профессор Чикагского университета) и руководителя отдела современного искусства Эрмитажа Дмитрия Озеркова, «это самая добрая выставка в музее», так как в пепле сконцентрированы сотни благопожеланий. И в то же время никуда тут не деться от метафоры праха и тлена.
Если встать спиной к картине-фризу, то можно по достоинству оценить симметрию и красоту рассчитанной, как шахматная партия, экспозиции. По левую руку — пепельные картины, сквозь фактуру которых проглядывают другие исторические изображения: Конфуций, беседующий с учениками, и Мао Цзэдун, выступающий перед китайским народом на площади Тяньаньмэнь. По правую руку — возникающие из пепельного сфумато образы Христа и апостолов из «Тайной вечери» Леонардо, а рядом — Ленин, выступающий перед рабочими на Путиловском заводе. Еще два мощных пепельных образа на «европейской стороне» вступают в диалог и между собой — это «Блудный сын» Рембрандта и «Иван Грозный и сын его Иван» Репина.
Чжан Хуань посвятил Эрмитажу серию «Мой Зимний дворец» с изображениями знаковых шедевров (она представлена в соседнем зале), добавив несколько образов из русской живописи, например из «Последнего дня Помпеи», чей апокалиптический дух сегодня очень уместен. И не стоит забывать, что у многих современных китайских звезд были русские учителя — советские художники академической школы. Тут использована еще одна оригинальная техника. Художник, как и его коллега Ай Вэйвэй, пытается сохранить историческое наследие, безбожно уничтожаемое в мегастройках, и собирает старинные деревянные двери, которые часто выкидывают на помойку. На эти двери накладывается черно-белая репродукция, и по ней резчики-умельцы одной из провинций Китая вырезают «Мадонну Литта» Леонардо или «Флору» Рембрандта. Их работа остановлена автором на середине, так, чтобы показать процесс перерождения, ту самую метаморфозу, момент, когда европейское незаметно становится китайским, и этот контраст между теплым деревом и мертвой фотографией тоже производит сильное впечатление.
В центре парадного зала, в стеклянной витрине, всего один экспонат — это макет «Зала всех душ», чего-то среднего между пантеоном, мавзолеем и трибуной. С его стен на зрителя взирают сотни героев тех самых групповых фотографий вождей и членов их партий. Художник мечтал установить эту конструкцию на Дворцовой площади, но от этого в музее почему-то воздержались.
В проеме зала виден ростовой портрет Николая II — это часть постоянной экспозиции, которую решено было оставить для выставки. Если картину обойти, то на обороте можно увидеть портрет Ленина (так нередко поступали советские художники, используя старые холсты для новых целей), и этот двойной портрет отлично вписывается в тему реинкарнаций. А за ним открывается еще один, самый драматичный зал выставки, представляющий красную серию полуабстрактных изображений «Небесное погребение». Этот буддийский обряд подразумевает, что тело умершего помещается куда-нибудь на вершину горы на растерзание птицам, животным и насекомым, для растворения в природе и последующего перерождения. И сам художник говорит, что хочет быть погребенным таким небесным образом.
Государственный Эрмитаж
Чжан Хуань. В пепле истории
До 8 ноября
