Григорий Ревзин — самый, пожалуй, известный в России архитектурный критик, а еще ученый, писатель, куратор выставок и публичная персона. Когда-то популярность ему принесла безжалостная критика архитектурных побед прежнего мэра Юрия Лужкова. Колонки Ревзина в «Коммерсанте» читали и пересказывали друг другу, покатываясь со смеху.
С лужковских времен многое изменилось. Ревзин стал партнером КБ «Стрелка», влиятельной консалтинговой компании в области урбанистики. «Стрелка» ведет многомиллиардные контракты по благоустройству российских городов от Москвы (программа «Моя улица») до самых до окраин. Пусть опосредованно, не напрямую, но Ревзин сейчас в команде власти. К мэру Сергею Собянину он относится положительно, считает его исключительным градоначальником, хоть и критиковал снос торговых палаток в 2016-м.
Когда держишь в руках новую книгу Ревзина с вроде бы таким простым и понятным названием «Как устроен город», ожидаешь найти в ней обобщение его практического опыта: по какой логике они там, в «Стрелке», пишут новые стандарты жизнеустройства. А обнаруживаешь структуралистскую критику в духе «Мифологий» Ролана Барта. Перед нами все тот же этнограф-стоик с той лишь разницей, что прежде он смотрел на власть, а теперь — на все страты, находя в поведении каждой нечто удивительное.
Сравнивая исследование советского социолога Игоря Бестужева-Лады о населении Москвы в 1970-е годы и индуистскую «Ригведу» XVII–XI веков до н.э., в которой объясняется возникновение индийских каст из тела божества Пуруши, ну и попутно ссылаясь на французского лингвиста Жоржа Дюмезиля, цитируя Вячеслава Глазычева и Макса Вебера (это к вопросу о творческом методе: в повествование вплетены сотни отсылок к текстам и авторитетам, и их перекличка составляет прелесть книги), Ревзин допускает, что общество устойчиво делится на четыре группы: воинов, жрецов, торговцев и рабочих. В разные века и в разных странах они по-разному назывались, но суть от этого не меняется. Когда эти четыре группы собираются вместе, образуется город. Смысл города — в конкуренции групп. А архитектура, можно сказать, побочное явление. И дальше автор остроумно препарирует поведение каждой группы и показывает, каким образом с каждой из них коррелирует определенная городская структура: улицы (стихия торговцев), проспекты (жест власти), микрорайоны (пространство пролетариата), вокзалы, стадионы, парки, руины (отправления культов).
Вкратце пересказать эту книгу сложно, не зря пресса откликнулась на ее выход не столько анонсами и резюме, сколько перепечатыванием фрагментов. Одно можно сказать точно: она не столько о городе, сколько о людях. Для публицистики это чтение увлекательное, воодушевляющее, но непростое, а для научной работы — субъективное и вольное, без списка литературы и корректно оформленных сносок. Текст располагается в междисциплинарном пространстве. Наверное, адекватно на него откликнуться мог бы автор похожего профиля (может, Михаил Ямпольский?), если бы такие авторы не были заняты созданием собственных миров-текстов. Остается изумляться тому, как такое можно сочинить, прорываться сквозь джунгли смыслов и радоваться абзацам, раскрывающим подтексты привычных явлений.
Вот, например, зачем в Москве устраивают ярмарки, парады и фейерверки на праздники? С точки зрения торговцев и рабочих, это безумие, ведь в то же самое время деньги на лечение больных детей собираются по подписке. С позиции же власти, это важный «ритуал обмена экономически бессмысленной траты на укрепление символического господства». Так поступают все правители. Бесконечная щедрость власти порождает ситуацию, когда ей все морально должны.
Или вот, скажем, наша защита памятников старины, причем безотносительно их художественного качества. До XIX века в Европе можно было снести любой дом, и никому и в голову не приходило протестовать. Что же сейчас так щемит? А это связано с секуляризацией — переходом от религиозной традиции к светской модели общественного устройства. Бог умер. Автор прослеживает этапы этой смерти от 1794 года, когда в революционной Франции был провозглашен культ разума, до 1883-го — момента публикации «Так говорил Заратустра» Ницше. «Если Бога убил прогресс, то можно сказать, что прогресс необыкновенно расширил сферу сакрального в прошлом». Отсюда магия старины. Каждый «каретный сарай» — знак если не рая, то того времени, когда Бог еще был жив.
Под раздачу попала и такая привлекательная мифологема современности, как «креативный класс». Ревзин находит массу противоречий в самом определении этого феномена, изобретенного Ричардом Флоридой. Сравнивая это определение с описанием рабочего класса в «Манифесте Коммунистической партии» Карла Маркса, автор выдвигает идею, что креативный класс — современный пролетариат. Ну или аналог низшей индуистской касты — шудр.
Глава о собственно пролетариате и порожденных его потребностями микрорайонах — самая прозрачная, захватывающая и драматическая. Микрорайоны — это рабочие трущобы, подрихтованные фабричными методами строительства. Они дают защиту от непогоды, воду-свет-газ-канализацию — и ноль культуры: «жизнь вне прошлого, вне исторической памяти, вне социальной иерархии». Для возникновения общностей здесь осталось одно-единственное пространство — детские площадки. «От дошкольников до молодых людей, от молодых родителей до алкоголиков на пенсии, все жители проводят свой досуг в песочницах и на качелях». Прочитав Ревзина, хочется вслед за Пушкиным воскликнуть: «Боже, как грустна наша Россия!»
Блистательный автор сложно размышляет и выворачивает наизнанку тайные смыслы вещей и событий. Жаль, что в книге нет картинок, схем и выносов большим кеглем, — это бы облегчило вхождение в текст обыкновенным читателям.
