18+
Материалы нашего сайта не предназначены для лиц моложе 18 лет.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Пожалуйста, подтвердите свое совершеннолетие.
Работы Таус Махачевой сейчас можно увидеть сразу на четырех международных биеннале: Ливерпульской, Manifesta 12 в Палермо, Биеннале современного искусства в Иньчуане и Рижской международной биеннале современного искусства. Рассказываем подробно о ее проектах на первых двух.
На Ливерпульской биеннале (до 29 октября) Таус Махачева представляет ASMR Spa. Это напоминающая руины скульптурная инсталляция, функционирующая как спа-салон, в котором с посетителями обращаются как со «скульптурными объектами». ASMR Spa предлагает не только косметическую процедуру с использованием специально разработанной линии косметики, но и АСМР-видео (то есть видео, вызывающее у зрителя автономную сенсорную меридиональную реакцию, или, проще, приятное до мурашек) и обещает посетителю интенсивный интеллектуальный, физический и эмоциональный опыт. Беседовала Луиза Бак.
ASMR Spa — очень необычный и сложный проект. Как вы пришли к нему?
О чем я думала в первую очередь — о том, как нас соблазняют произведения искусства. И еще об опыте, который мы приобретаем в результате их восприятия. Этот опыт может быть мультисенсорным, иметь множество аспектов: интеллектуальный, эмоциональный, физический, если произведение достаточно хорошо. Именно такой опыт я пытаюсь дать, используя сочетание множества средств.
Пространство, в котором проводятся процедуры, наполнено обломками гигантской головы разбитой греческой скульптуры. Я работала совместно с Александром Кутовым, потрясающим украинским художником, потому что у меня не было опыта создания скульптурной инсталляции. На кушетке из сломанных скульптурных элементов два дня в неделю по предварительной записи исполнитель — нечто среднее между косметологом и реставратором — проводит особую процедуру: в некотором роде вы становитесь произведением искусства, которое он реставрирует. Во время процедуры косметологи произносят текст, написанный ливерпульским писателем Дэвидом Макдермоттом. Это истории об исчезнувших и поврежденных произведениях искусства, а также о синестезии зеркального прикосновения — крайней форме синестезии, когда люди ощущают боль, видя, как причиняют боль другим. Я узнала об этом нейробиологическом феномене из разговора с профессором психологического факультета Голдсмитс-колледжа Майклом Бэнисси. У некоторых людей, по-видимому, подобная синестезия проявляется даже по отношению к предметам, и это заставило меня задуматься о том, что такой человек почувствовал бы, увидев, например, как режут картину.
То есть идея в том, чтобы посетители инсталляции почувствовали эмпатию по отношению к этим несчастным произведениям искусства?
Да, вплоть до ощущения, что они становятся одним из них. Во время процедуры перформеры рассказывают о том, что используемые ими продукты сделаны из настоящих произведений искусства, так что посетитель одновременно слушает о разрушенных произведениях и физически впитывает их. Продукты этой косметической линии разработала московская фирма 22/11 Cosmetics, и в их основе лежат шесть способов создания произведений искусства. Первая фаза процедуры — очищающий крем из глины. Затем используют тоник с металлическими экстрактами и скраб с гранитными и мраморными частицами из условно перемолотых скульптур. Потом — массажное масло с древесными эссенциями, напоминающими о деревянной скульптуре, а потом гипсовую маску-каркас для лица, которую вы снимаете, в прямом смысле оставляя слепок своего лица (со временем в пространстве скопится множество отпечатков лиц, оставленных посетителями). Мне больше всего нравится последняя фаза, которую я называю картиной в тюбике. Это крем, сделанный из разных веществ, использующихся в живописи. Основные ингредиенты — экстракты льна и хлопка из холстов, смешанные с льняным маслом, из которого делаются масляные краски, и с определенными пигментами. Таким образом, в процессе вы становитесь скульптурой и в итоге уходите с живописным увлажнителем на лице. Поскольку я сотрудничаю с профессионалами, эти продукты действительно полезны.
Будут ли они продаваться?
Да, будет продаваться лимитированная серия «скульптурных» косметических наборов для лица.
А при чем здесь АСМР?
Помимо так называемой кушетки, в пространстве будет установлено несколько скульптурных элементов, которые будут служить стульями и столами, экраны и наушники.
То есть большинство посетителей будут взаимодействовать с разрушенными произведениями виртуально?
Вся эта работа началась с моего интереса к АСМР-видео, авторы которых пытаются добиться эффекта индивидуального общения через экран, чтобы вы получили этот очень личный опыт персонального внимания. При записи таких видео, как правило, используют 3D-микрофоны, и благодаря технологиям у вас действительно создается ощущение, что вам физически проводят процедуру. Важно и то, что наш спа-салон в рамках биеннале выставляется в Блэкберн-хаус, здании благотворительного образовательного центра для местных женщин, и многие его посетительницы социально уязвимы. Это место, где человек пытается выстроить себя заново, и это послужило мне одним из источников вдохновения. Вы лежите на разбитом лице, и вас восстанавливают в ходе этой процедуры для лица — либо физически, либо виртуально.
Учитывали ли вы широкую ливерпульскую публику, создавая ASMR Spa?
Разумеется. Я изучила местную культуру, сделала прическу в салоне Voodou и посетила множество местных спа-салонов. И именно поэтому я хотела, чтобы текст написал Дэвид. Он намеренно использует язык, очень сильно отличающийся от того, к которому мы привыкли в художественной среде. Надеюсь, что перспектива улучшения внешности привлечет людей и они узнают о судьбах уничтоженных произведений искусства, даже если их жизнь далека от этих историй и им ничего не известно о биеннале.
На Manifesta в Палермо (до 4 ноября) представлен проект Таус Махачевой «Байда», впервые показанный на Венецианской биеннале в 2017 году. Он состоит из этикетки с указанием неких координат и 15-минутного видео. «Байда» — это название дагестанской рыбацкой лодки. В таких лодках в поисках улова уходят по Каспийскому морю далеко от берега и у линии горизонта исчезают. Эти «невидимые» лодки оказываются между двумя состояниями, в некой серой зоне, характеризующейся их реальным присутствием и отсутствием способов их присутствие установить. Работа создана при поддержке Газпромбанка и компании «Арт Финанс» для корпоративной художественной коллекции банка. С Таус Махачевой говорила Малика Алиева, менеджер мастерской художника и продюсер работы «Байда».
Для меня эта работа началась, когда я столкнулась с темой выживания. Когда тебе рассказывают, как человек без воды и еды, в шторм, девять дней находится в море, ты действительно задумываешься о том, как бы ты поступил на его месте. А ты что думаешь?
Я, мы живем в реальности, где стойкость проявляется, если проявляется, по-другому. И когда ты сталкиваешься с людьми, которые 30 дней проводят в лодке, которую зажало между сформировавшихся льдов, когда вот так, один на один, говоришь с человеком, который без надежды провел девять дней в воде в шторм, твоя собственная жизнь приобретает другую перспективу. Начинаешь задумываться о том, что тобой движет в повседневности. Осознанность риска, опасности, на которые каждый день идешь, потому что это образ жизни, который ты выбрал. Это меня и поразило. Бывают такие вспышки, к которым потом возвращаешься, потому что забыть это не можешь. Я пытаюсь придумать работу, потому что не могу забыть эту фразу, жест, не могу забыть историю. В данном случае была история о том, как рыбаки привязывают себя к носу перевернутой лодки, который остается на плаву из-за пустых бочек. Если лодка переворачивается в шторм, мотор тянет ее вниз, но нос остается на поверхности, и за него цепляются рыбаки. А когда нет сил цепляться, они привязывают себя, либо чтобы не захлебнуться, если потеряют рассудок, либо чтобы родственники могли найти их тело и проститься с ними. Вот эту историю просто невозможно забыть.
А если вспомнить съемки, что было самым сложным?
Я помню жуткий туман, в котором мы потеряли Артема, одного из рыбаков, который помогал нам на съемках, потому что он во время первых съемок утопил телефон. Я помню это утро вторых съемок, когда ты или соглашаешься с тем, что у тебя не получилось, или делаешь все до конца. Либо ты отвязываешься от лодки и тонешь, либо ты держишься. Я запомнила, как мы искали первую лодку. Мы решили сделать еще дубли, вышли ее искать и не смогли найти. Я тогда четко поняла: если мы не можем найти на небольшом участке моря девятиметровую лодку, что говорить о поиске маленького человека?! Это кажется просто нереальным.
На самом деле все как-то соединилось. Эти истории с рыбаками, которые положили начало съемкам, потом сама вода вокруг Венеции, работы Forensic Oceanography («Криминалистическая океанография», исследовательское агентство при Голдсмитском колледже Лондонского университета, использует передовые исследования в области архитектуры и медиа для предоставления решающих доказательств в международных судах. — TANR), которые я посмотрела. Например, «Судно, брошенное на смерть» 2014 года о том, как лодка с 63 мигрантами не была спасена, потому что страны спорили, в чьей юрисдикции она находится. И еще стихи Уорсен Шайр (ее стихи выбрала для своих песен Бейонсе. — TANR), где есть строчка: «Мне казалось, что море безопаснее земли». И еще: «Как вы можете быть такими надменными, думая, что вас это все не коснется».
Я отметила для себя, что людей собирает ответственность за другого. Шамиля держало то, что у него на руках был молодой парнишка. С Абакаром был сын и еще один парень. И я понимаю, что меня тоже часто держит именно это. Держит то, что есть другой человек.
Может быть, да, потому что я помню фразу Абакара: «Как я мог не вернуть матери сына!» Сейчас столько говорят про смерть, про море, про утопающих. Как сделать, чтобы работа не была спекуляцией? Над всем этим я думала целый год, пропутешествовала сквозь эти сомнения, и в результате появилась такая работа. А она очень странная, потому что я поняла, что невозможно сделать реальный перформанс, невозможно возить по выставкам этих людей-рыбаков. Можно сделать объявление-этикетку, которая говорит о том, что ежедневно проходит перформанс в водах Адриатического моря. В тех же водах, в которых правительства европейских стран отказываются спасать лодки с людьми.
Форма этой работы — текст, написанный Тимом Этчеллсом в Лондоне на основе 70 страниц интервью, которые мы брали у разных рыбаков, голос актеров, которые записали этот текст в студии в Лондоне, моя работа с Сашей Хохловым, когда мы кладем звук на видео, которое мы сняли в Дагестане в Каспийском море, и все это притворяется фиктивной съемкой того, как люди искусства пытаются найти перформанс в Венеции, — это единственно возможная форма работы об этих невидимых лодках, невидимых людях. Это единственная форма, которая могла бы совместить в себе эти сомнения, эту неуверенность, видимость-невидимость — все то, на что мы потратили почти год размышлений и исследований.
