Рем Колхас, один из самых известных и востребованных современных архитекторов, подготовил концепцию реконструкции здания Государственной Третьяковской галереи на Крымском Валу. Предложенное Колхасом решение отличается исключительно бережным отношением к архитектуре здания, формально не считающегося памятником. Однако архитектор видит в нем много достоинств и уверен, что есть смысл их сохранить.
Вы не раз говорили, что цените советскую архитектуру 1960–1970-х годов, и продемонстрировали такое отношение в работе: по вашему проекту руины заурядного ресторана «Времена года» превратились в Музей современного искусства «Гараж». Чем объяснить вашу привязанность к некрасивым и плохо построенным зданиям советского модернизма?
Мне нравится русская архитектура 1920-х годов и послевоенная советская архитектура. Но не только советская, американская тоже. Не только авангард, но шире — модернизм. Это контекст, в котором я существую. Да, такая архитектура не слишком привлекательна и не всегда красива, но она хорошо устроена, удобна, функциональна. И если мы говорим о советской архитектуре, то меня особенно привлекает пространство, которое отведено в ней для публичного общения. В современных музеях вы нигде такого не увидите. Так что для меня важна не столько красота архитектуры, сколько ее функциональная обусловленность, возможность ее использовать. А что до того, что она плохо построена, как вы говорите, то в мире много чего плохо сделано. Качество — проблема не только советской архитектуры. Сегодня у нас есть новые материалы и современные технологии, и мы видим, как хорошо можно было бы сделать то, что выстроено из кирпича и бетона. Отличный пример — Новая национальная галерея в Берлине. Она была построена 50 лет назад, и теперь возникла потребность ее полностью обновить. (Здание Новой национальной галереи Берлина, построенное по проекту Миса ван дер Роэ, в 2015 году закрылось на реконструкцию по проекту Дэвида Чипперфилда. — TANR.)
Здание Третьяковской галереи на Крымском Валу москвичи не очень любили, называли его сундуком. Но, когда несколько лет назад возникла угроза его сноса, публика с удивлением узнала, что прообразом для архитекторов был Дворец дожей в Венеции. Вы видите в этом сундуке знаменитое палаццо?
Честно говоря, я бы его не увидел, если бы не знал, что архитекторы им вдохновлялись. Но я знаю, что многие сопротивлялись сносу этого здания. Сейчас, когда мы думаем, каким оно должно быть, то в первую очередь решаем, насколько оно функционально, может ли выполнять поставленные сегодня задачи. Безусловно, можно раскрыть его функциональный потенциал, увеличить удовольствие, с которым люди будут проводить здесь время. Мы модернизируем возможности этого здания, обновляем условия, в которых будет храниться и выставляться коллекция музея, и то, как публика будет перемещаться внутри него. Еще мы хотим обновить и его эстетику.
Обновить эстетику?
Сейчас существует жесткое разделение между публичным, открытым, пространством и пространством используемым. Например, в фойе потолок яркий, экстравагантный, а дальше — никакой, функциональный. Это сочетание мне кажется интересным, и его стоит использовать.
Новое здание «Гаража» вызвало споры. На мой взгляд, это одна из самых умных архитектурных работ в Москве. Но там вы имели дело с частным заказчиком, а Третьяковская галерея — государственное учреждение. Вот ваш опыт работы с Эрмитажем оказался не слишком удачным: здание Главного штаба приспособлено под музей вопреки вашим идеям. Не боитесь ли вы и тут такого же результата?
Что касается Эрмитажа, то там работа строилась на моей дружбе с директором Пиотровским, и у меня была роль советника, консультанта. Мы рассматривали самые разные возможности, но я не видел себя исполнителем этих возможностей. И да, в Главном штабе осталось очень мало из того, что я предлагал, однако я не вижу тут проблемы, мне не было обещано работать над проектом. Но кое-что хорошее мы сделали. Вы знаете, что Эрмитаж был таким закрытым квадратом, а мы открыли проход между рекой и площадью, то есть дали возможность передвижения.
Вы должны принять участие и в обновлении старого здания Третьяковки, но его архитектура вам совсем чужда.
Там у нас очень скромная роль. Нас попросили создать возможности для организации публичных пространств, и несколько таких возможностей мы обнаружили, но активно участвовать в реновации не будем.
Новый музей — всегда повод реализовать творческие амбиции. Такую возможность дает вам проект фонда Lafayette в Париже. Почему же вы в России беретесь за здание, где трудно проявить себя?
В том, чтобы спрятаться в здании, есть свои плюсы. В последнее время архитекторы больше думали о проявлении своего «я», чем о решении задач. Мы сейчас участвуем в разных программах реконструкции и реновации, и я могу с уверенностью сказать, что можно раствориться в здании и проявиться в других, более важных вещах.
Разве не самое важное — произвести впечатление?
Вот вы сказали, что «Гараж» — это умная архитектура. Вот это для меня важно.
Директор Третьяковки Зельфира Трегулова подчеркнула, что их проектом занимается не просто ваше бюро, а вы лично.
В нашем бюро ОМА/АМО девять партнеров. Над рядом проектов мы работаем сообща, некоторые я веду самостоятельно, но обязательно вместе с коллегами. В этом проекте я все время буду принимать участие лично.
У вас сложились отношения с Владимиром Плоткиным, вашим партнером в работе?
Мы очень тесно работаем с самого начала, все время обсуждаем, что нам дадут сделать, а что нет, каковы технические особенности здания, каково отношение в нынешнем российском менталитете к вопросам сохранения и реновации.
Вы работали в разных странах. Только в России остро стоит проблема «разрешат — не разрешат»?
В каждой стране свои сложности. Легких стран для архитектора нет. Жаловаться на бюрократию начинают, когда не хватает творческого воображения.
