Сергей Борисов: «За то, что не нравился Картье-Брессон или литовцы, тогда могли дать в морду»

Благодаря снимкам Сергея Борисова, появлявшимся на страницах Le Monde, Actuelle, Vogue, основатели питерского рока и московского концептуализма, а также полуобнаженные девушки в советских флагах обрели широкое признание у публики по обе стороны железного занавеса. Его мастерская «Студии 50А» была одним из эпицентров кулуарной интеллектуальной жизни СССР 1980-х годов, в ней творили «Новые художники», выступали еще не признанные Виктор Цой и Петр Мамонов.

Как-то вы упомянули, что все сегодня вспоминают перестройку, потому что людям нужны герои. Об этих лицах эпохи, кумирах — последняя выставка Игоря Мухина в МАММ и теперь ваша Zeitgeist в ММОМА в Ермолаевском. Получается, сейчас уже героев нет?

На моей выставке в ММОМА два этажа. На одном — герои 1980-х, а второй этаж весь о современности. Например, там есть фото художника Пахома. С ним я познакомился в мастерской Гоши Острецова, лет семь назад они снимали мастерскую на двоих. В первый же день нашего знакомства мы договорились, что я оформлю его музыкальную пластинку.

Какие еще у вас были эксцентричные герои съемок? Вспоминаются какие-то интересные истории?

Если вспоминать прошлое, то Владик Мамышев-Монро. Один раз мне пришлось тащить его на себе по Знаменке до дома Пашкова, он был под веществами и сам идти не мог. Мы тогда снимали инсценировку «Убийство Распутина». Надо ли говорить, что перед камерой он сыграл мастерски? Кстати, в его мастерскую буквально за руку меня привел художник Тимур Новиков. Вокруг него тогда группировалась вся молодая поросль ленинградских художников. Он сразу же принес мне несколько работ Монро и посоветовал их приобрести, «потому что нужно поддерживать молодые дарования». Я у них числился как коллекционер.

Расскажите о своей коллекции: чьи работы в нее входили, что с ней сейчас?

Когда я только начинал снимать художников, мы менялись работами. Потом я стал их выкупать. Постепенно набралась очень большая коллекция. Однажды я попросил своего ассистента подчитать, сколько в ней. Оказалось, 450, и это только живописи маслом. Но в 1990-е я ее распродал. Во-первых, нужно было на что-то жить. Во-вторых, у меня просто не было необходимых условий для хранения. Я собирал питерских художников. Поскольку они были очень бедны, для них даже те небольшие деньги, которые я платил, были возможностью существовать. Входили в коллекцию и московские художники, «Чемпионы мира», одесские авторы. Сейчас я немного жалею о коллекции, но она мешала мне фотографировать.

Кому или чему были посвящены ваши самые первые выставки?

Самая первая выставка была посвящена художникам-нонконформистам. Это были мои соседи по Малой Грузинской. В горкоме были две секции — художественная и фотографическая. Я снимал своих знакомых из художественной секции.

Как протекала жизнь внутри фотокружка, кого обсуждали?

Мы обсуждали работы друг друга, готовили выставки. Например, мы делали выставку Ансела Адамса. О нем, правда, много не говорили, перед ним просто преклонялись. Как и перед литовской фотографией. Наш председатель Александр Геринас, хотя и не был литовцем, испытывал к ней сильное тяготение. Тогда литовцы нравились всем, кроме меня. Но я об этом помалкивал. Знаете, в те годы была мода на Хемингуэя. По пьянке могли за него в морду дать, если что-то не то скажешь. Такое же отношение было, если не нравился Картье-Брессон или литовцы. Я в конце концов подружился с одним хорошим литовским фотографом, Витасом Луцкусом. Мы вместе снимали в Тбилиси, он потом останавливался у меня в мастерской.

Как фотографу тогда можно было получить собственную мастерскую?

«Малогрузинским» художникам свои выставки и мастерские, естественно, не полагались. Но я был в рядах особо отличившихся благодаря плакату, который сделал для «Первой выставки фотографического искусства» в 1979 году. Он был принят, а потом стали печатать и мои фотографии с выставки художников-нонконформистов.

Все-таки интересно, как вы относитесь к этому определению — «фотографическое искусство»? Классики фотографии, кажется, до сих пор горячо об этом спорят.

Фотографии уже давно было пора из Золушки становиться принцессой. Активисты нашей фотосекции первыми решили выразиться именно так, по этому поводу проходила большая дискуссия. Решили, что стоит, потому что фотография — это не меньшее искусство, чем живопись. Помню, как у Владимира Немухина вызвала недоумение цена моего снимка на аукционе. Он удивлялся, как фотография может стоить 12 тыс., ведь это всего лишь снимок.

Как ваши работы стали попадать на зарубежные аукционы?

Первый раз это был благотворительный аукцион в 1994 году. Принцесса Диана делала проект под названием Positive View. Ко мне обратились напрямую, сейчас точно не помню, кажется, это был Годунов из «Известий». Я отдал свой снимок «Полет». Каждому фотографу полагалось тогда по одному произведению, и я был очень горд, что в каталоге я на одном развороте с Жаком-Анри Лартигом. Принцесса выбрала 15 снимков из 100, в том числе мою работу. Сегодня на аукционах мало русских фотографов. Продается Олег Доу, но он, скорее, художник, чем фотограф.

Вы начинали свою карьеру со съемок рекламы. Когда захотелось перейти именно к художественной фотографии и почему?

Помните снимок «Диалог», где музыканты лежат на асфальте? Я их снимал для плаката. Во время съемки несколько человек вышли из подворотни, и у меня в голове пронеслось: «Сейчас или никогда!» Я внутренне молился, чтобы ребята не напортачили, но они знали, что делать. Тогда я понял, что создаю нечто большее, чем плакат. Для развития взгляда смотрел журналы и много беседовал, причем даже не с фотографами, а с художниками. Немухин, Штейнберг подсказывали мне, как надо преподносить реальность. Среди советчиков были еще Эдмунд Стивенс и Виктор Тупицын. Эдмунд Стивенс был старейшиной журналистского корпуса в Москве. У него с женой, коллекционером Ниной Андреевной, на улице Рылеева был прекрасный большой сад и веранда. Там устраивались party, на которые приглашались художники. Это Стивенс научил меня, что надо показывать советскую жизнь, но с некой западной точки зрения.

Как вам пришла в голову съемка обнаженных девушек на фоне произведений искусства? Фото «Вдохновение» 1989 года выглядит завораживающе. На фоне чьей работы стоит девушка?

Картину нарисовал Инал Савченков, питерский художник. Тот сюжет мне подсказала картина, захотелось, чтобы модель как бы играла по клавишам. Съемки обнаженных девушек, которые я тогда делал, конечно же, шли в стол. Я искал свой стиль, не хотел снимать как в чехословацком «Фоторевю». В 1985 году я начал красить девушек, использовать боди-арт, работать с советскими символами, а с 1987-го ко мне уже зачастили западные журналисты и вырывали у меня эти снимки из рук. Я познакомился со многими дипломатами, послами. Моя жена была дочерью бельгийского дипломата.

Как вы познакомились?

В баре. Я не знал, что она бельгийка. Ей тогда было 17 лет, у нее были ярко-рыжие волосы. Я подошел и сделал комплимент ее прическе. Она отвечала дерзко, но, как потом выяснилось, это было наносное. Тем не менее мы договорились встретиться. Тут я и узнал, что она дочь дипломата. Первое время скрывались от ее родителей. Но потом это не понадобилось: они очень хорошо относились к русским. У ее отца немцы расстреляли всю семью и сожгли дом за то, что они укрывали там евреев во время войны. Так что мой тесть немцев ненавидел. Может быть, поэтому он к русским лучше относился.

Как вы относитесь к тому, как работают с фотографией современные художники?

Людям, которые занимаются поисками в этой области, я аплодирую, однако я бы не стал называть это фотографией. Это, скорее, графика. Если говорить о цианотипии, гум-бихромате и других аналоговых способах печати, то у нас в секции еще в 1970-е проходили эти эксперименты. Но от них отказались. Столь радикальные искажения меня не очень интересовали, правда, в своих первых опытах я тоже экспериментировал. Практиковал двойные, пятерные экспозиции, использовал линзы с размыванием цвета, совмещал негативы и позитивы, а затем тонировал. Теперь захотелось найти эти работы, они были довольно удачными.

Выставка Zeitgeist проходит в ММОМА до 18 июня.