Энди Уорхол стремился превратить свою жизнь в миф, в том числе и с помощью интервью, ныне собранных в одну книгу Я стану твоим зеркалом. Каждый, интересующийся современной культурой, создает для себя свой образ этого странного человека с выразительным лицом и ранней сединой. Для кого-то он предмет пристального академического изучения, для кого-то — основатель журнала Interview или прикольный персонаж. Для заочной приязни к Уорхолу не обязательно знать, чем он на самом деле занимался. Уорхолу удалось монетизировать даже те черты своего характера, которые отчаянно сопротивляются этому: застенчивость и неуверенность в себе. Сомнений мы не находим ни в работах Уорхола, использовавшего образы гламурной журналистики и одержимого фигурами суперзвезд, ни в его интервью. Художник говорил о том, что его интересует лишь поверхность, на которой разворачивается самое интересное. В этом смысле работы Уорхола практически недоступны «классическому искусствоведению», но хорошо поддаются социологическому анализу. Ориентируясь на поверхность вещей, Уорхол порывал с глубокомысленностью предшествовавших его поколению абстрактных экспрессионистов. Так, в книге интервью возникает имя Барнетта Ньюмана, предстающего не в качестве большого художника, размышлявшего о возвышенном, но как завсегдатая нью-йоркских вечеринок. Все это легко принять за кокетство, ведь поздние работы Уорхола не уступают экспрессионистам в мрачности.
Первая мысль при чтении собранных в эту книгу бесед: Уорхол попросту издевается. Но потом понимаешь, что это продуманная техника разговора, не предполагающая ухода в дебри, а скользящая по поверхности. Проще цитировать энциклопедию или сказать откровенную глупость, чем рассуждать о том, что неинтересно. Откровенно «сливая» беседу, Уорхол набивает себе цену, не выходя при этом из зоны комфорта. Думается, так и надо трактовать его постоянное «не знаю» на любой вопрос. Одна из важных составляющих мифа Уорхола заключается в том, что он прикидывался уставшим от журналистов, поэтому здесь не стоит ждать от него особых откровений. Все открытия Энди лежат в сфере практики художника-машины и в новом устройстве богемного сообщества, а не в разговорах вокруг да около. Уорхол довел индифферентность своих ответов до блеска, хотя в подлинной стратегии художника всегда сохранялся некий зазор, коренившийся в междисциплинарности его творчества (проще сказать, чем он не занимался). В интервью он предстает бездельником, фланирующим с одной вечеринки на другую, и трудоголиком, проводящим бесконечные кастинги и изготавливающим в промышленных масштабах шелкографии и фильмы. Бесконечно путая карты, Уорхол постоянно переопределял амплуа художника, отвечая на идеологический запрос («а чем вы занимаетесь?») сакраментальным «не знаю».
