«Манекен художника, манекен-фетиш» называется выставка в Музее Бурделя. Это замечательная выставка, на которую можно прийти не один раз. Она начинает рассказывать о манекенах-помощниках, которыми пользовались художники вместо того, чтобы писать натурщиков, а потом увлекается и приходит к историям про то, как превратившиеся в человекоподобных кукол манекены оживали и порабощали своих хозяев.
Как поступали художники до изобретения фотографии? Прекрасно обходились. Они могли выстраивать в подробностях свои будущие полотна со многими персонажами — в деревянных ящиках, воспроизводящих в миниатюре перспективу и эффекты освещения. Как это было, показывает реконструкция «Большой машины» Никола Пуссена, где одним глазком можно заглянуть в ящик, в котором выстроены одетые в пестрые одежды куколки.
Когда же надо было подробнее заняться прорисовкой отдельных фигур, на помощь приходили манекены из дерева или тряпок, готовые принять любую необходимую позу и держать ее хоть месяцами. Один из таких манекенов 1810 года из Академии Каррары — на афише выставки и поражает своей прямо-таки человеческой статью.
Эти молчаливые помощники необыкновенно ценились, передавались из художественного поколения в художественное поколение и покупались. К примеру, Уолтер Сикерт очень гордился тем, его манекен (он стоит на выставке) принадлежал когда-то Уильяму Хогарту, как будто бы вместе с манекеном к нему переходили слава и мастерство предшественника. У Томаса Гейнсборо было целых два манекена, и его парный портрет подростков демонстрирует, по мнению кураторов, не только достоинства живописи, но и качества истуканов. Это позволит нам, кстати, бесстрастность лиц и картонность поз во многих случаях возводить не к персональному стилю художника, а к убогой внешности его модели.
Конечно, не все художники могли позволить себе такую роскошь, манекенов было мало, не хватало Урфина Джюса, нуждавшегося в таком количестве деревянных солдат. Каждый из манекенов был единственным в своем роде и стоил состояние. За цену одного манекена можно было два года пользоваться услугами живой натурщицы, которая годилась еще на многое: кроме позирования, могла согреть обед и постель.
Ближе к ХХ веку деревянных человечков поставили на поток и стали продавать в художественных лавках вместе с мольбертами, холстами и красками. Чертежи этих искусственных кукол, не имевших ни возраста ни пола, обнаруживают сложность конструкции, совершенство креплений и шарниров. В отличном каталоге выставки можно увидеть даже томографические изображения их дубовых голов с металлическим каркасом. Появились манекены со сложнейшей конструкцией, с руками, ногами, даже пальцами, двигающимися во всех направлениях.
Параллельно выставка рассказывает о рождении манекенов-кукол, которые, как живые манекенщицы сейчас, должны были разъезжать по городам для модных показов. Их называли «посланниками моды», потому что их посылали в Берлин или Санкт-Петербург с комплектом платьев последнего парижского сезона. Они развозили модную заразу по Европе и добирались до Америки — представьте себе корабль, на котором в колонию плывут Манон и Анжелика, а в трюме лежит их подобие — румяное, не боящееся качки.
Манекен превращается в куклу и в персону, хотя и не восковую. В зале, где показаны картины с участием манекенов, мы видим девочку, играющую с человечком, как с Буратино, и немецкого крестьянина, испуганно снимающего шляпу в мастерской художника перед манекеном в военном мундире. И в том, и в другом случае — и ребенок, считающий манекен куклой, и крестьянин, считающий манекен генералом, — они выводят его из состояния неподвижного, неживого, бессловесного. Кукла вот-вот может заговорить — и далее следует история детских кукол, которые были сначала такими же модными взрослыми «парижанками» (будущие Барби), а потом стали «беби» и даже благодаря изобретателю фонографа Томасу Эдисону заговорили гадкими голосами как из бочки.
Ну а художники, словно прозрев, стали изображать манекена, который ничего не изображает, кроме самого себя. Отсюда серия Алена Битона с манекеном, который пишет или откидывается в кресле. Или совокупляющиеся в недвусмысленной позе, изначально бесполые, но обретающие пол в своих ролях «Мистер и миссис Вудман» с фотографии Ман Рэя.
К тому времени манекен ушел из мастерских в витрины. Сюрреалисты наделили его таинственными свойствами, а Эльза Скьяпарелли заказала себе пару, почти настоящих мужчину и женщину, названных Паскаль и Паскалина. Они выставлены голыми, но стыдливость посетителей не страдает: ремесленник не воспроизвел всех деталей. Это были существа, похожие на людей и способные на чувства, о чем говорит отрывок из фильма Ганса Рихтера — история трагической любви к женскому манекену манекена мужского, буквально теряющего голову.
Тут кстати приходится миф о Пигмалионе. Хотел бы я знать, упрекал ли себя художник, занимаясь потом любовью со своей ожившей Галатеей, в том, что что-то не доработал, не предусмотрел, дал слабину. Все же было в его руках! О том, чем может это кончится, говорит рассказанная здесь же история куклы Оскара Кокошки, известной не меньше, чем Олимпия-Коппелия или кукла наследника Тутти. Когда его любимая Альма Малер оставила его, он заказал мюнхенской театральной художнице Гермине Мосс изображение своей подруги в натуральную величину и со всеми деталями. В отличие от реальной Малер, она была набитая дура, послушная и бессловесная — именно то, что, возможно, и было нужно Кокошке. Поигравшись с ней, он искромсал ее на куски и отрубленную голову выкинул на помойку.
