Как сюрреалист угодил в шпионы?

Незадолго до войны британский художник-сюрреалист Джулиан Тревельян (1910–1989) попал в настоящий кошмар, приехав в город Болтон неподалеку от Манчестера. Делая наброски и фотографии на берегу реки Тондж, он был замечен почтальоном, который заподозрил в человеке с блокнотом и фотокамерой иностранного шпиона. Почтальон обратился в полицию, которая, в свою очередь, доложила МИ-5 (пятому отделу Службы безопасности Великобритании), отвечающему за внутреннюю безопасность. Поразительным образом художник оставался под подозрением у МИ-5 на протяжении полувека. Вероятно, Тревельян и сам не догадывался о том, что за ним ведется слежка, что его действия фотографируются, а письма и телефонные звонки читаются и прослушиваются. В художественном мире он имел репутацию попавшего в истеблишмент художника-авангардиста; в 1987-м, за год до смерти, он был избран членом Королевской академии, что являлось тогда свидетельством предельной респектабельности.

Подробная информация о слежке МИ‑5 за Тревельяном стала известна из дела, только что открытого в Наци­ональном архиве Соединенного Королевства. Среди ярких персонажей, появляющихся на его страницах, коллекционер Пэгги Гуггенхайм, писатель Генри Миллер и шпионы Гай Берджесс и Энтони Блант. История Тревельяна напоминает роман 1984 Джорджа Оруэлла с его Большим Братом, следящим за любым гражданином, который на основании самых абсурдных подозрений начинает рассматриваться как угроза государству.

Все началось 17 июня 1937 года, когда болтонский почтальон увидел мужчину, который, на его взгляд, вел себя подозрительно. Почтальон по имени Джон Кларк решил, что подозрительный мужчина, «несомненно, иностранец», и сообщил о происшествии в полицию: «Мужчина перешел реку по пешеходному мосту, взобрался на обрыв и достал камеру, которую, по-видимому, навел на электростанцию». Четыре дня спустя Кларк заметил этого же мужчину «перегнувшимся через перила моста» в полукилометре от электростанции. Номера на его машине позволили идентифицировать личность. Это был Тревельян. В августе 1938 года на берегу той же реки произошло похожее событие. Инженер отдела электричества Болтонской корпорации сообщил в полицию, что видел мужчину, «делавшего записи или зарисовки» рядом с генераторной станцией. И снова по автомобильным номерам мужчина был идентифицирован как Тревельян.

Судя по всему, Тревельяну ничего не было известно об интересе, который он вызывает у властей. В автобиографии 1957 года, которая называется Дни индиго, он описал свой метод работы. «Появление картины вызывает что-то из увиденного мной, — писал он. —  Это может быть что-то, что я видел только однажды, стальная печь в Южном Уэльсе… Делаю несколько карандашных набросков в блокноте или даже на какой-нибудь обертке, и вдруг из одного из них что-то начинает зарождаться».

Художник жил в Лондоне, но в 1937 и 1938 годах несколько раз посещал Болтон для работы над Массовым наблюдением — проектом, целью которого было наблюдение за повседневной жизнью обычных людей. С этой целью Тревельян делал наброски и фотографии — занятия, весьма обоснованно вызывающие подозрения. Городская электростанция послужила источником вдохновения для нескольких его работ, в числе которых коллаж Болтон: 1 000 000 вольт (1937) и такие индустриальные виды, как Фабрики в Болтоне (1938).

Подозрительные сандалии

Полиция Болтона передала информацию о подозрительном поведении Тревельяна МИ-5. Дальнейшее расследование обнаружило, что художник получал предупреждение за затруднение движения, штраф за нарушение правил парковки и преду­преждение за использование транспортного средства с рекламными целями (на машине была установлена надпись «Хаммерсмитская скорая помощь Испании»).

Вскоре после первого болтонского инцидента офицер МИ-5 записал: «Я получил из надежных источников сведения о том, что Тревельян регулярно бывает на собраниях и выступлениях хаммерсмитского отделения Коммунистической партии и других крайне левых организаций». Это объясняет, почему за Тревельяном следила МИ-5: он рассматривался как опасный сторонник левых сил.

Другие государственные учреждения предоставили МИ-5 информацию о паспорте и автомобильной регистрации Тревельяна. Работники полиции тайно посетили художественную галерею, расположенную на нижнем этаже его дома, и сообщили, что «большая часть выставленных картин носит „сюрреалистический“ характер» (годом ранее Тревельян выставлялся на Международной сюрреалистической выставке в Лондоне).

Вернон Келл, основатель и начальник управления МИ-5, направил описание Тревельяна в болтонскую полицию, отметив, что тот «иногда носит сандалии» (которые тогда считались излюбленной обувью леваков-интеллектуалов). Кроме того, Келл приложил фотографию художника, сделанную, видимо, тайно одним из полицейских агентов: «Высокое сходство за исключением рассеянного выражения лица, обычно для него не характерного». Почта Тревельяна просматривалась, и первым письмом в его деле стало письмо от писателя Генри Миллера из дома на Вилла-Сера в Париже. Несмотря на то что Тревельян «держался под наблюдением», он не был замечен в контактах с «какими-либо известными экстремистами или находящимися под подозрением иностранцами».

Заграничные поездки Тревельяна тоже отслеживались, и 21 апреля 1939 года он был замечен в Ньюхейвене перед посадкой на паром до Дьепа: «С ним была Маргарита Гуггенхайм, американка, сорока лет, путешествующая по американскому паспорту № 1214. В качестве ее адреса в Великобритании был указан Ю-Три-Коттедж, Херст, Петерсфилд». Она была больше известна как Пэгги Гуггенхайм, американская светская львица и коллекционер. Пара направлялась во Францию в период своей недолгой любовной связи (см. врезку). Второго мая Тревельян вернулся в Ньюхейвен. Сотрудник полиции отметил: «По-видимому, он ехал один. Тактичный осмотр его багажа таможенной службой не выявил ничего, что могло бы представлять интерес для Особого отделения [разведывательного отделения полиции]».

Спустя несколько месяцев разразилась война, во время которой Тревельян служил начальником маскировочной службы в Северной Африке и Палестине. После войны его по-прежнему считали представляющим опасность. Его связи с Международной ассоциацией художников вызывали подозрения, поскольку ее антифашистские позиции рассматривались властями как левацкие. Любопытно, что при этом он также находился под подозрением за свои связи в период с 1943 по 1944 год с «Группой белого оленя» — обществом художников-модернистов, которое МИ-5 (без каких-либо веских оснований) описывала как, «возможно, использующееся в качестве прикрытия деятельности нацистов».

Роковой визит на дачу под Москвой

Слежка за Тревельяном продолжилась и после войны. Седьмого июля 1948 года он был допрошен сотрудником полиции аэропорта Нортхолт после возвращения из Праги, несмотря на то что обыск его багажа снова не выявил ничего примечательного. В 1951 году телефон Тревельяна прослушивался, но, судя по записям его разговоров, они были весьма обыденными. В записи от 31 августа 1956 года делается заключение о том, что «нет никаких свидетельств, позволяющих предположить, что Тревельян в настоящее время как-либо связан со шпионажем». Однако и это не стало точкой в его деле.

Согласно записи под грифом «совер­шенно секретно», сделанной сотрудником МИ-5 под оперативным псевдонимом Ф.л.А., 31 мая 1960 года Тревельян зашел к нему выпить и рассказал о предстоящем путешествии в Советский Союз. По-видимому, художник не подозревал о том, что его собеседник —  агент службы безопасности, так как говорил весьма открыто. Тревельян упомянул, что «собирается в Россию на каникулы, там в Ленинграде его встретит старый друг, и они поедут на дачу под Москвой». Старым другом оказался Ральф Паркер, живший в Москве британский журналист.

Во время августовского посещения СССР Тревельян встретился с Гаем Берджессом — сбежавшим в Россию британским шпионом. Они были знакомы со времен учебы в Кембридже. Благодаря письму Берджесса матери, перехваченному МИ-5, нам известна реакция шпиона. Он писал: «Я поехал на замечательное купание с пикником вместе с нашим с Э [Энтони Блантом] старым английским другом Джулианом Тревельяном, оч. милым художником, и его милой женой… Было очень приятно поговорить с таким рассудительным и уравновешенным человеком: большинство приезжающих сюда людей зачастую так неуравновешенны, когда говорят о России, — либо полностью за, либо полностью против». Вероятно, суждение Берджесса недалеко от истины: Тревельян был леваком и очень радовался своему путешествию по ту сторону железного занавеса во время холодной войны, но нет никаких свидетельств того, что он тогда был коммунистом.

Правда и паранойя

Возможно, честнее всего Тревельян описал свое политическое развитие в автобиографии 1957 года: «Мы беспомощно наблюдали рост фашизма, уничтожение, как тогда казалось, одной за другой свобод, среди которых мы беззаботно порхали… Как и множество моих друзей, я заигрывал с коммунизмом, меня манили собрания, на которых можно было услышать выступления [Генри] Поллитта и Теда Бремли; как сюрреалист я готовил Бомбочки (сюрреалистические работы Тревельяна, воплощающие то, что он называл подавленными желаниями. — Примеч. автора) и маршировал на первомайских демонстрациях; как член Интернационала художников я подписывал телеграммы и донимал членов парламента». По его словам, в конце 1930-х годов эти протесты уже «казались весьма бесполезными», и он вновь обрел свою веру в искусство и «более постоянные ценности».

В 1987 году, за год до смерти, Тревельян был избран членом Королевской академии. Образ жизни Тревельяна был, несомненно, нестандартным, он вращался в художественных и литературных кругах, где велось много разговоров радикального характера, но он не представлял собой никакой опасности для государства, и уж точно не в зрелые годы.

Записи на обложке потрепанного и замусоленного дела Тревельяна из архива МИ-5 свидетельствуют о том, что в период с 1968 года и до смерти художника в возрасте 78 лет сотрудники обращались к этим документам более 20 раз. Они гораздо больше говорят о паранойе британского государства, чем о художнике.