Почему Венецианская биеннале до сих пор так влиятельна?

В 1964 году «Золотого льва» Венецианской биеннале получил Роберт Раушенберг. Этот выбор жюри оказался эпохальным. Для искусствоведов он стал официальным признанием триумфа американского искусства над Старым Светом, для арт-рынка — моментом, когда поп-арт вошел в канон. Но 55 лет назад Венецианская биеннале была одной из всего лишь семи подобных регулярных выставок-«многолетников». Теперь, когда в мире около 320 биеннале, 280 арт-ярмарок и более 1 тыс. крупных художественных музеев, трудно представить себе, чтобы какая-то одна выставка была настолько влиятельной. Так сохраняет ли Венецианская биеннале свое значение?

Не особенно, утверждают ее недоброжелатели. И находят множество оснований для критики: биеннале и так слишком много, а Венецианская еще и непомерно раздута; громадная выставка главного куратора разбросана по разным площадкам; национальные павильоны — анахронизм; она недостаточно финансируется, чересчур коммерциализирована и в значительной мере опирается на финансовую поддержку дилеров и коллекционеров; на ней слишком много вечеринок, а ее символом стали многомиллионные яхты, пришвартованные у Джардини. В 2013 году Джереми Деллер сделал для павильона Великобритании работу, на которой изображен прерафаэлит и политический активист Уильям Моррис, бросающий в лагуну «Луну» — суперъяхту, принадлежавшую Роману Абрамовичу, — намекая на то, что, может быть, пришло время пустить их все ко дну.

И все же в дни вернисажа, которые в этот раз выпали на 8–10 мая, в город стекается 25 тыс. художников, кураторов, музейных директоров и журналистов, а в последующие полгода, пока длится биеннале, еще более 600 тыс. обычных посетителей. Отчасти своей привлекательностью биеннале обязана самой Венеции — этому чудом выжившему 1500-летнему городу, стоящему на тысячах деревянных свай. «Биеннале улавливает дух времени; тут вы получаете представление об основных тенденциях художественного мира, — считает директор гаагского музея Маурицхейс Эмили Горденкер. — Она проходит в уникальном месте: здесь вы можете посмотреть современное искусство, а потом отправиться в собор Санта-Мария Глориоза деи Фрари взглянуть на Тициана. Это очень вдохновляет».

Начиная с 1970-х годов главная роль на биеннале отведена выставке приглашенного куратора. Прежде Венецианская биеннале была фактически прославленной ярмаркой с беспрецедентным количеством международных и национальных экспозиций. В 1972 году эту модель разрушил арт-директор Марио Пенелопе, представивший тематическую выставку «Работа или поведение», положив начало традиции давать главной выставке биеннале туманные названия. Но в историю вошла другая выставка того же года — прошедшая под руководством швейцарского куратора Харальда Зеемана Documenta 5 в немецком Касселе.

Documenta 5 была «крупным кураторским прорывом», как написал Брюс Альтшулер в исследовании периодических выставок «Биеннале и не только». Она «задала формат смелой тематической выставки, выстроенной так, что произведения интерпретируются в соответствии с большой концепцией куратора». В своей книге Альтшулер подробно анализирует Documenta 5 и Documenta 11, но не разбирает ни одной биеннале в Венеции.

Сейчас финансирование Documenta значительно превышает финансирование Венецианской биеннале. У главного куратора Documenta 2017 года Адама Шимчика было €45 млн и четыре года, которые он полностью посвятил подготовительному исследованию. Главный куратор Венецианской биеннале нынешнего года Ральф Ругофф располагал всего лишь €13 млн и менее чем полутора годами на подготовку, вдобавок он продолжал в полном объеме выполнять обязанности директора лондонской Hayward Gallery. «Со временем Documenta получила широкое признание как лидер среди выставок и считается более серьезной и важной, чем Венецианская биеннале», — говорит Шветал Ашвин Пател, чье исследование «Обзор кураторства мировых биеннале», вышедшее в 2018 году, освещает размах международной «биеннализации». Тем не менее, по его словам, Documenta «не хватает блеска, жизнерадостности, статуса в истории искусства и яркого бренда — того, что есть у Венеции».

По иронии судьбы решающую роль на Венецианской биеннале, по-видимому, играют именно национальные павильоны — которые часто обвиняют в старомодности, национализме и даже ксенофобии, — и многочисленные параллельные выставки. В этом году на биеннале будут работать выставки в 90 национальных павильонах, а количество музейных и независимых экспозиций продолжает неуклонно расти. «Венеция — зеркало мира искусства, как в художественном, так и в геополитическом смысле», — уверена Патриция Сандретто Ре Ребауденго, основательница некоммерческого Фонда Сандретто Ре Ребауденго. Она вспоминает свою первую Венецианскую биеннале 1993 года, куда попала «в качестве коллекционера». Именно там она познакомилась с творчеством Дуга Эйткена, Чарльза Рэя и Феликса Гонсалеса-Торреса — теперь все эти художники есть у нее в коллекции.

Филомена Магерс, соосновательница коммерческой галереи Sprüth Magers, представляющей на Венецианской биеннале этого года пятерых художников, говорит: «Если повезет, вы увидите выдающуюся, хорошо собранную главную выставку». Поскольку у биеннале нет постоянного куратора, «каждый раз удается увидеть новых художников, которые оказываются настоящим откровением», считает она. Причем для кого-то Венецианская биеннале может стать поворотным моментом в карьере, как, например, для Пипилотти Рист в 1997 году или Анне Имхоф, получившей «Золотого льва» в 2017-м.

«Иногда выставки выходят не очень интересными, — замечает арт-консультант Лиза Шифф, — но дух времени не почувствовать через Instagram, нужно присутствовать там лично». У тех, чья деятельность связана с арт-рынком, в Венеции очень плотный график. Шифф рассказывает, что ей приходится буквально «прочесывать Арсенале в поисках по-настоящему значительных работ, которые стоит предложить кому-нибудь из моих коллекционеров».

Как и главная выставка и национальные павильоны, требующие финансового участия дилеров, параллельная программа биеннале финансируется коммерческими галереями. В их числе — выставки Адриана Гение (Galerie Thaddaeus Ropac) и Хелен Франкенталер (Gagosian Gallery). «Так или иначе, Венеция стала плодородной почвой для торговли и рекламы», — подчеркивает Шифф. (Впрочем, можно сказать, что так было всегда: до 1968 года у биеннале был коммерческий отдел и со всех продаж взимали комиссию.)

Венецианскую биеннале часто называют «Олимпийскими играми мира искусства». Но такое сравнение вводит в заблуждение, поскольку подразумевает иерархию, своего рода меритократию, явных победителей и побежденных, определить которых на самом деле очень трудно (так, в 1964 году, когда Раушенберг получил Гран-при за живопись, обладателем «Золотого льва» за лучшую скульптуру стал Золтан Демени — кто сейчас его помнит?).

«Венецианская биеннале важна, потому что это одно из немногих мероприятий, которые посещают практически все без исключения представители мира искусства, — полагает Пател. — Историческое значение, шарм и само место проведения, один из красивейших городов мира, сочетаются здесь с громадными амбициями и очень большими деньгами». Биеннале, скорее, напоминает Всемирный экономический форум или Саммит ООН по климату: масштабная, полная суеты, сводящая с ума, с яркими вспышками таланта среди нелепого позерства. И на протяжении одной майской недели внимание всего мира искусства вновь сосредоточено на ней.