25 авторов одной «Оттепели»
К самой большой выставке весны Третьяковская галерея выпустила сборник статей, таких же противоречивых, как и время, которое они описывают
Это одновременно и толстый том статей о советском времени больших надежд, и каталог выставки в Государственной Третьяковской галерее. Книга, эффектно выпущенная с закругленными углами, казалось бы, устроена по тому же принципу, что и экспозиция: представление нового стиля, проявившегося в разных визуальных искусствах и архитектуре, точнее, возвращение в СССР модернизма и, как следствие, нового мышления. Ну а новое мышление, как известно, было разрешено после смерти кровожадного диктатора и затронуло все области жизни, в том числе литературу и политику. Удивительно, но книга и выставка оставляют противоположные впечатления: в музейном пространстве — общей шумной скороговорки, в нарядном томе — исследовательского многоголосия.
Целых 25 авторов «Оттепели» написали очень разные статьи на смежные темы в силу не только своего таланта и знания предмета, но и прежде всего возраста. (Правда, в справочных данных он не указан, и я могу ошибиться, хотя большинство писавших — люди известные.) Для исследователей, не переживших это время, перемены в кино, например (автор статьи — Андрей Плахов), являются объектом изучения, и такие статьи по-ученому сдержанны.
Для людей старшего поколения 15 лет с 1953 по 1968 год остались ярчайшим воспоминанием, и холодно они о них рассказывать не могут. Два текста — «Проза оттепели» Мариэтты Чудаковой и «Воспоминания джазмена, пережившего все стадии оттепели» Алексея Козлова — замечательная мемуарная проза.
Воспоминания литературоведа Чудаковой объясняют, почему книги, сегодня заслуженно или незаслуженно забытые, 50 лет назад производили сильнейшее впечатление. Чудакова находит точные реплики, передающие тогдашние настроения, безысходность даже оттепельной советской жизни. «Дружба была единственной формой публикации: собирались, читали друг другу вслух», — приводит она слова Андрея Битова о жизни писателей в Ленинграде.
Для выставки «Оттепель» характерен бодрый оптимистический тон — в книге же достаточно критики шестидесятников и горечи. Александр Боровский пишет не об отрыве художников «сурового стиля» от предшественников, а о связи с ними, поскольку «стеклянная стена» между искусством и жизнью не была разрушена, герметизм искусства и устоявшиеся каноны не были преодолены, связь с властью — тоже.
По тому же поводу не в восторге от конформизма поэтов-шестидесятников, читающих свои стихи с нескольких экранов и на всю выставку, Владислав Кулаков. Отдавая должное собирателям поэтических стадионов, он спокойно отмечает их верность официальной идеологии «возвращения к ленинским нормам социализма» и рассказывает о неофициальной поэзии и «обращавшихся к Серебряному веку напрямую, без посредников». В общем, на выставке-дайджесте конфликта нет, а вот в статьях как раз оттепельная двойственность обозначена четко.
Ну и раз я заговорила о значении мемуаров, личных свидетельств, то, пользуясь названием одной из статей автора «Общества советского потребления» Ирины Глущенко — «Шестидесятые глазами ребенка», поделюсь и своими впечатлениями. Например, Светлана Аксенова, рассказывая об архитектуре общественных сооружений (давно ведь модно любить, а не критиковать советский модернизм), пишет: «Удивить посетителя размахом, изысканной пустотой могут интерьеры Дворца съездов». Так вот, никакой изысканности пустоты первые посетители кремлевского сундука не замечали — только его вопиющую, возмутительную несуразность.
Хотя, конечно, не обязательно вспоминать, ведь, даже поверхностно изучая это время, можно вполне поразить читателя. Валентин Дьяконов упоминает типично советскую форму знакомства с западным искусством — в пересказе партработников. «После включения электрического тока колесо с консервными банками начало вертеться, банки издавали дребезжащие и лязгающие звуки, полоски бумаги шуршали и извивались вокруг банок», — именно так аудитории I съезда Союза художников СССР описал объект Жана Тэнгли секретарь ЦК КПСС Дмитрий Шепилов.
