Юбер ле Галль: «Сегодня парижскии богемныи шик полегчал»
В рамках ярмарки Art Paris был представлен результат коллаборации дома шампанских вин Ruinart и французского дизайнера Юбера ле Галля — 12 скульптур из муранского стекла, символизирующих виноградники в каждый месяц года. Художник рассказал о сотрудничестве с Ruinart, современных парижских интерьерах и силе русского духа.
Чаще всего вы работаете с бронзой, а тут вдруг стекло. Почему?
Это была давняя мечта, но все никак не складывалось.
А с Ruinart все получилось само собой. Единственное условие, которое они передо мной поставили, — обыграть тему виноградников Ruinart в Шампани. Я из Лиона, и в школьные, студенческие годы мы часто ездили на сбор винограда, поэтому в памяти осталась картинка этих тяжеленных гроздей и вороха листьев. Но тут я поехал в феврале и был поражен: я увидел огромное открытое пространство виноградника с голыми обрезанными кустами. Раньше я видел только результаты работы природы, теперь я увидел работу человека. Это очень французская черта — контролиро- вать природу, направлять ее, чтобы создавать благо для себя. Так вот, легкость, прозрачность, игристость шампанского лучше всего передает стекло. И я выбрал муранское стекло, потому что хорошо его знаю, даже делал сценографию к выставке в Музее Майоля.
Как возникла идея 12 скульптур вместо одной?
Для меня виноградники — это природа, труд человека и le temps, которое во французском обозначает одновременно и время, и погоду. Как представить ход этого времени, эти изменения погоды? Я думал и о часах, и о барометре, и о фазах Луны. Но после очередной поездки на виноградник, в августе, увидел, как опять полностью изменился пейзаж. Так пришла эта идея с 12 месяцами. Мой любимый — февраль. Небо чистое, холодное, земля еще мерзлая, но уже начинается работа, кусты немного подрезают, чтобы сок поднимался. В этой скульптуре чувствуется и лед, и снег, и новый сок, которые символизируют эти синие шары-жемчужины. Июль тоже нравится — это самый жаркий месяц. Виноградник меняет свой цвет от зеленого к желтому. Этот переход также виден в скульптуре.
Вы перепробовали много профессий: продавали сценарии, писали картины, теперь делаете мебель и оформляете выставки. Что вас не устраивало?
Не в этом дело. Я из традиционной буржуазной французской семьи, в которой всегда считалось, что мальчику не пристало заниматься творчеством. Мальчик должен быть управленцем, финансистом, поэтому мне пришлось забросить все свои увлечения рисунком, макетами и пойти в бизнес-школу. Потом работал, зарабатывал, делал карьеру. Но вдруг что-то щелкнуло. В США встретил одного американца, который в 40 лет все послал куда подальше и занялся любимым делом. Я решил не дожидаться 40. Вернулся и вcтал за холст, и даже довольно успешно продавал свои картины. Но быстро заскучал. Мебель честнее, у нее есть функция. Если людям нравится то, что ты делаешь, они покупают. А в живописи начинается виляние: «я нахожу интересными ваши идеи». Покупатели картин думают, как они будут выглядеть перед другими, что о них подумают. Мебель же покупают для себя.
€101 тыс. за кабинет «Версаль» на Artcurial — это ваш личный рекорд?
Это уникальный предмет, он существует в одном экземпляре. Его купил один европейский коллекционер, мы знакомы. На аукционах больше, чем он, никто не платил за мои работы. А в галерее, например, мой комод Бык продают за £160 тыс.
В вашей мебели постоянно попадаются цитаты то из Жан-Пьера Рейно, то из Энди Уорхола, то из Роя Лихтенштейна. Но чаще всего вас сравнивают с Клод и Франсуа-Ксавье Лаланн.
Когда я беру овцу, мне говорят: это Лаланн. Беру быка, говорят: Пикассо. Появился кролик — сразу возник Флэнаган... От сравнений никуда не деться. Но Лаланны вдохновлялись животными, чтобы сделать свои скульптуры и мебель. Я же делаю мебель, которая принимает формы животного, облик птицы или быка. Эта традиция берет начало еще в XVIII веке. Сегодня сложно сделать что-то абсолютно новое. Хотя я думаю, что мне это удалось. Я сделал стол из бронзовых цветов. И сделал его в 1990-х, когда была мода на Путман с ее прямыми линиями.
Какие моды сегодня в парижских интерьерах?
После Путман в моде был жесткий, «квадратный» стиль Кристиана Льегра. Сегодня, выражаясь образно, парижский богемный шик полегчал. Парижские квартиры стали светлее, счастливее, натуральнее. Многие мои клиенты — ливанцы, американцы — мечтают увезти с собой вот этот «парижский дух», этот рафинированный французский вкус, который получается, когда смешиваешь шик и дерзость.
На что вы обращаете внимание в первую очередь, когда делаете сценографию выставочного пространства?
Здесь мне не надо фантазировать, но важно рассказать историю со вкусом и соблюсти ритм. Поэтому я никогда не делаю прямолинейных композиций. Акценты можно расставить, меняя объемы и используя цвета. Здесь нельзя переборщить. Например, деликатно подсветить пол — и сразу появляется эмоция. Сегодня во Франции наконец-то поняли, что без сценографии даже самая лучшая выставка потеряется. Я оформлял художественные выставки — От Ватто до Фрагонара в Музее Жакмар-Андре, Пьера Боннара в Музее Орсе. Но с декоративным искусством чувствую себя свободнее. В прошлом году делал экспозицию Фаберже в Музее изящных искусств Монреаля. Мне хотелось показать традиционную Россию. В зале были большие портреты Ивана Грозного, Петра I, Екатерины II, а в витринах — маленькие яйца Фаберже.
В России мне нравится масштаб. Нам, французам, вообще близка ваша культура.
А нам — ваша.
Я заметил. Русские тянутся к французской изысканности. И Россия сильно поменялась. Я впервые приехал в Россию лет 25 назад, когда это только стало возможным. До сих пор помню свой восторг от этих старых советских гостиниц. Во Франции мы всегда деликатно подходим к вещам. У нас все под контролем, выверенная доля дерзости, выверенная доля шика, не дай бог переборщить! У вас же сила, темперамент, мощь. Быть может, вкус не столь рафинированный, да и не надо, зато он живее и экстравагантнее.
