Владимир Немухин: «Русские традиции в искусстве выражаются в боли»
Сегодня в Московском музее современного искусства открывается первая на родине масштабная ретроспектива одного из наиболее значимых представителей нонконформизма, участника Лианозовской группы Владимира Немухина. В ММОМА покажут более 100 работ художника — как живописных, так и скульптурных, отражающих разные этапы эволюции его творчества. Мы поговорили с Владимиром Николаевичем о выставке, скульптурах и советах молодым художникам.
Как появилась идея этой экспозиции?
Видите ли, есть такой состоятельный человек — Игорь Цуканов. Он сделал уже две большие выставки в Лондоне («Из-подо льда: неофициальное искусство в Москве в 1960–1980-е годы» и «Постпоп: Восток встречается с Западом» в галерее Saatchi. — TANR). И вдруг он предложил мне сделать экспозицию. Мою и Лидии Мастерковой (художница, также входившая в Лианозовскую группу. — TANR), которая когда-то была моей подругой. В 1968 году мы разошлись, но долго жили и работали вместе, с 1954 года. Тогда я не отказался от его предложения. Тем более, он оплачивает полностью расходы на выставку, что очень важно: это страховка, это доставка работ туда и обратно — в общем, это деньги. Я согласился сделать выставку. Ну а история этой выставки начинается где-то в 1960-х годах. Нас тогда называли «неофициальные художники». Вот эта вот выставка как раз и есть [выставка] двух неофициальных художников. В прошлом. Сейчас нет этого названия, нет «неофициальных». А тогда это было.
Специально для выставки в ММОМА вы подготовили несколько скульптур. Расскажите о них.
Я давно занимаюсь скульптурой — с 1960-х годов. Был инцидент, когда деревенские мальчишки, хулиганы, залезли ко мне на дачу и просто уничтожили мои скульптуры. И это, конечно, на меня подействовало — какое-то время я скульптурой не занимался. Потом прошло время, и я снова вернулся к своим работам. Для выставки сделал вещи небольшого размера, они где-то сантиметров 40–50, от силы 50–60, но они могут быть большими. Большие я не могу хранить, поэтому заказал модели из дерева.
Одна из них посвящена Сезанну. Там куб, цилиндр и шар. Поскольку Сезанн декларировал свое… я бы сказал, свое наблюдение за природой. Он говорил о том, что природу надо рассматривать с точки зрения куба, шара и конуса. Таким образом рождается кубизм из сезанновских высказываний. Будут еще три другие скульптуры, которые трудно сейчас вам описать, их надо посмотреть.
В выставке будут участвовать работы из Государственной Третьяковской галереи. Вы неоднократно дарили ей работы. Собираетесь ли дарить еще?
Сначала я хотел подарить все свои скульптуры отделу личных коллекций ГМИИ им. А.С.Пушкина (их около 40 штук), а потом узнал, что отдел личных коллекций разваливается, там остается очень маленькое помещение, и вообще неизвестно, что будет. И тот музей, который сейчас существует для частных коллекций, отдают под хранилище.
Его, насколько я знаю, отдают под хранилища, потому что они сейчас реконструируют здания вокруг музея.
Да, но как бы они ни реконструировали, все равно отдела нет пока. Мы не знаем, когда он состоится. Пока там очень маленькое помещение остается для него. Поэтому я решил отдать все в Третьяковку: там больше моих работ. Скульптуры и деревянные, и бронзовые.
А кроме своих работ, вы какие-то еще дарили Третьяковке?
Нет, я только свои дарил.
Вы следите за кем-то из российских современных художников?
Следить-то слежу, но не могу за ними идти, потому что я уже сложившийся художник своего времени. Вы знаете, сейчас вообще отношение к современности становится все сложнее и сложнее. Я представитель все-таки не современности, а, скорее, 1960-х годов. Я слежу за новыми художниками, сейчас не могу вам назвать их фамилии. Это в основном номинанты на Премию Кандинского. Та группа, которая думает о каких-то современных шагах.
А что вы в целом думаете по поводу современного российского искусства? Нравится оно вам или не нравится? Почему?
Я бы не сказал, что оно мне не нравится. Я бы сказал, что безусловно нравится. Движение в искусстве все равно есть, и оно должно быть. И оно открывает какие-то новые пути и какое-то другое видение происходящего вокруг нас.
И в каком направлении, как вы думаете, сейчас российское искусство двигается?
Сейчас момент такой… Довольно сложный для России. Россия — это не европейское государство. В Европе более четкие понятия о том, о чем мы с вами говорим. Мы представляем себя, и, скажем, европейские взгляды, и в то же время некоторые другие взгляды, традиции свои. Так что русские традиции во многом отличаются от западного искусства. Если вы спросите меня, что такое русские традиции, то, конечно, это выражается больше в боли. Боль человеческая в них все время ощущается. Это и в портретах, это и в картинах… Даже во многих пейзажах, например Шишкина, чувствуется какая-то такая безысходная страна. Иногда и Шишкин как бы просыпается, пишет, к примеру, «Полдень», солнечный пейзаж («Хвойный лес. Солнечный день». — TANR), но в основном это серая, унылая природа русская.
Вы думаете, что сейчас эти традиции надо сохранять?
Вопрос сложный: сохранять традиции надо или не надо? Конечно, надо сохранять традиции и все время двигаться вперед. Вперед, за рамки этих нескольких традиций. Стараться найти какие-то формы, которые нас увлекают.
Не могли бы вы, с высоты своего опыта, посоветовать молодым художникам, что им стоит обязательно делать и чего, наоборот, ни в коем случае делать нельзя?
Вы знаете, я бы ничего современным художникам не советовал. Почему? Потому что это опасно — советовать. Потому что все эти советы иногда могут обернуться другой стороной, как говорят, медали. Художник должен сам искать свои пути в искусстве. Сам. Так что молодым я бы посоветовал больше работать.
