Эрве Шанде: «Будущее — за живой реальностью, а не виртуальной»

Fondation Cartier pour l’art contemporain был первым частным фондом современного искусства в Париже. Сейчас они есть у многих брендов. Что вас выделяет? Чувствуете ли вы конкуренцию?

Нет, мы не задумываемся об этом. Делаем свою работу, делаем то, во что верим. Думаю, у наших коллег такой же подход. В Париже есть и спрос на новые институции, как частные, так и государственные, и возможности их принять. Фонд был основан в 1984 году Домиником Перреном, который был одновременно и его президентом, и президентом Cartier. Действительно, тогда среди частных компаний не было ни одной инициативы, направленной на поддержку современного искусства. Но и контекст был иным. В отличие, например, от театра, современное искусство, визуальное главным образом, считалось чем-то сложным, слишком герметичным, специальным, элитарным. Конечно, сегодня у площадок современного искусства совсем иной статус и имидж, они очень популярны. Эта эволюция произошла на наших глазах, мы были пионерами, и приятно видеть, какой это приняло масштаб.

Что сегодня связывает ювелирный Дом Cartier и фонд?

“Cartier” в названии. (Смеется.) А если говорить серьезно, то фонд полностью финансируется Домом Cartier. Но при этом мы совершенно независимы в нашей программе. И автономность — это не одолжение Cartier, а требование. Так было задумано с самого начала, и политика наших отношений никогда не менялась.

То есть фонд — не коммерческий проект? Вы не продаете работы из коллекции?

Нет, фонд — это не коммерческий проект, и у нас полная творческая автономия. Мы вольны выставлять работы математиков, фотографии индейцев-яномама, показывать фильмы Артавазда Пелешяна. Но мы ничего не продаем. Мы не галеристы. В основе философии фонда — деонтология. С первых дней его существования было прописано, что художники, которых мы представляем, никогда не будут замешаны в коммерческой или даже рекламной деятельности Дома Cartier. Фонд — это пространство свободы.

В чем отличие вашего фонда от других парижских частных фондов?

Долгосрочность, космополитизм и междисциплинарность. В наших выставках соседствует множество идей, жанров, стран и художников разных поколений. Сегодня это очень модно — мы же показываем выставки, посвященные экологии, взаимодействию художников и окружающего мира, современному искусству и науке, уже лет 25 как минимум. Мы начали, когда их еще никто не делал. Эти факторы, наверное, и определили лицо фонда и его место в Париже.

Как формируется ваша коллекция?

Коллекция напрямую связана с выставочной программой. Фонд заказывает проект или работу художнику, и потом мы ее представляем. Например, фильм Пелешяна «Природа», премьера которого состоялась в конце октября, — это наш заказ. Быть в ежедневном контакте с артистами (в самом широком смысле, от художников до режиссеров) — это жизнь нашего фонда и ее смысл. Ведь даже в названии — Fondation Cartier pour l’art contemporain — заложено: мы для художников и к их услугам. Фонд создавался не для того, чтобы показывать выставки, которые мы видим повсюду. Он создавался для создания (простите за каламбур!), для творчества. Все произведения, которые мы приобретаем в коллекцию, сначала показываются в фонде. Коллекция — это хранилище, память нашей выставочной программы.

И если говорить о размерах?

Цифры — не самый точный показатель. В коллекции около 1,7 тыс. произведений. Когда я говорю «произведение», это может быть огромная инсталляция, которая занимала всю площадь фонда, а может быть малюсенькая скульптура. Временной отрезок — это рамки существования фонда. Коллекция начинается в 1984 году, она отражает наше время. Если говорить о жанрах — много больших инсталляций, много видео, фотографий, фильмов, рисунков, иногда мы сохраняли выставки почти целиком. Храним мы их в специальных запасниках, но и делаем много гастрольных выставок. Последняя была в Шанхае. Следующая будет в Милане весной 2021 года, ее куратором выступит аргентинский художник Гильермо Куитка.

Она состоится в рамках вашего восьмилетнего партнерства с Миланской триеннале. Расскажите подробнее, в чем цель этого парт­нерства, что вы совместно планируете и чего от этого ждете.

Партнерство с Миланской триеннале — это не временный проект, как с другими институциями, а долгосрочный. С руководством триеннале мы уверены, что сегодня, как никогда, нам нужна стабильность и устремленность в будущее, чтобы построить что-то прочное и смелое в Европе и для Европы и потом вывести его за европейские границы. Чтобы рисковать, нужно узнать друг друга, а для этого требуется время. В Европе очень много культурных связей и обменов. Но нам нужна база, и этой базой будут площадки Миланской триеннале. Этот проект является частью нашей активной международной программы и развития. Также для нас это возможность узнать новую публику. В Италии будет показана часть нашей парижской программы. Программу нашего сотрудничества в Милане в октябре открыла выставка Клаудии Андухар, уже знакомая парижским зрителям. Осенью 2021 года мы организуем большую выставку с Раймоном Депардоном, и она будет создана специально для Милана. Это будет премьера, потом мы ее повезем в Шанхай.

Россия есть в ваших планах?

Я этого не исключаю. В Москву мы привозили в 2009 году выставку Дэвида Линча, работали над ней вместе с Ольгой Свибловой. Был большой успех. И мне бы, конечно, хотелось вновь вернуться в Россию с новыми проектами.

Какие ключевые моменты в истории фонда вы бы выделили?

Это очень сложный и большой вопрос, поэтому мой ответ будет неполным. Один из ключевых моментов — это переезд фонда в здание Жана Нувеля на бульваре Распай. Архитектура, сад вокруг играют важную роль в жизни фонда и во многом определяют его программу — и для художников, и для нас. В этом здании ты всегда себя ищешь: оно открытое, оно прозрачное, оно парадоксальное, оно меняется в зависимости от сезона. Оно и интроверт, и экстраверт одновременно.

Собираетесь ли вы продолжать сотрудничество с Жаном Нувелем?

Да, у нас в планах открытие второй площадки фонда в центре Парижа, рядом с Лувром, и архитектором будет Жан Нувель. Речь идет не о строительстве с нуля, а о трансформации здания. Там будет кинозал, больше выставочных пространств. Опять же, вопросы, которыми сегодня задаются многие: какова будет роль музея в будущем? в чем его задачи? чего ожидает публика? как поддерживать интерес к физическому контакту сегодня, когда многое становится виртуальным? Я-то уверен, что будущее — за живой реальностью, а не виртуальной. Посмотрим. Но пока об этом рано говорить, это проект на следующие пять лет.