Как известно, рисунки выставляют редко: строгий режим экспонирования не позволяет им долго находиться на свету. Поэтому выставки в зале графики Государственной Третьяковской галереи всегда интересны: можно увидеть нечто новое, никогда или давно не виденное, спрятанное в хранилище. В том числе эскизы к известным картинам, позволяющие понять, как из беглой зарисовки возникало законченное произведение, насколько длинен был путь от замысла до его воплощения.
На выставке «Предчувствуя ХХ век. Васнецов, Репин, Серов, Ге, Врубель, Борисов-Мусатов», наоборот, показаны в основном вещи, хорошо известные по выставкам и репродукциям. Великолепный двухметровый «Портрет Ф.И.Шаляпина» Валентина Серова, написанный углем на холсте, обычно находится в постоянной экспозиции в историческом здании музея, где мимо него невозможно пройти, а нежнейшая и печальная акварель Михаила Врубеля «Роза» растиражирована в сувенирной продукции Третьяковки.
Этюдов на этой выставке меньше, чем можно было ожидать. Самый впечатляющий — угольный рисунок к «Голгофе» Николая Ге, где Христос еще больший растерянный безумец, чем на самой картине, но если она по живописи — новаторская, то эскиз, скорее, традиционный.
Илья Репин представлен, как и полагается классику, разносторонне. «Портрет А.П.Боткиной» кажется созданным только для того, чтобы продемонстрировать мастерство автора: нежно выписанное лицо, небрежная штриховка, все легко и очень изящно, без мощного репинского темперамента. Зато его много в сумрачном, хотя и акварельном «Портрете Д.И.Менделеева в мантии профессора Эдинбургского университета», где Репин словно соревнуется с Рембрандтом и предсказуемо ему проигрывает. Мрачность, многозначительность и пафос не вяжутся с акварелью. Рядом виртуозный и щегольски небрежный рисунок «За роялем», потом эскизы к картинам, беглые зарисовки. Графическое наследие Репина огромно и было хорошо показано на прошлогодней большой выставке художника.
Что до неожиданных открытий, то они случились в зале Виктора Васнецова. В его эскизах к храмовым росписям драматизма и экзальтированности модерна куда больше, чем в самих росписях и былинно-сказочных картинах. Мастер нарядного национального романтизма в некоторых работах, например в сцене «Блаженство рая», предстает европейским символистом, правда все же конца XIX века.
В зале истинного символиста Виктора Борисова-Мусатова есть две прекраснейшие работы: «Портрет дамы» 1905 года со всеми оттенками синего, глубокого и да, мистического цвета и волшебный «Куст орешника» с легчайшим облаком желтого.
Большинство показанных на выставке вещей — законченные графические произведения, они служат доказательством основного кураторского посыла, что к рубежу XIX–XX веков русская графика стала, как написано в пояснении к выставке, «стремиться к самоценности, формируя новые стилистические приемы, новый язык, новые пути взаимодействия со зрителем».
Это развитие графики и предчувствие ХХ века наглядно показано на примере Валентина Серова. От «живописной» темперной «Натурщицы» и элегантного рисунка спины Тамары Карсавиной выставка приводит зрителя к эскизам «Похищения Европы» и «Одиссея и Навзикаи». В них нет ничего от реалистического наследия: ни перспективы, ни светотени, ни психологизма, — только декоративность, лаконизм линий и цвета, чистый эстетизм.
Зал Михаила Врубеля — самый неакадемичный, волнующий. Кроме ожидаемых «Тамары и Демона», неизбежной «Розы», неземного «Серафима» и почти бесплотного портрета Надежды Забелы-Врубель здесь есть автопортрет 1904 года, где папироска в руках не нарисована, а приклеена. Коллаж вскоре станет у художников очень популярным приемом. Но настоящий прорыв в будущее — это женский и мужской портреты 1902 года. Острые злые рисунки, сделанные уже душевнобольным человеком. После ужасов Первой мировой войны подобных работ будет много у отчаявшихся европейских художников.
