Экспорт революции в Венецию

Русская революция, о которой так долго говорили большевики, вновь волнует умы гуманитариев, спустя 100 лет становясь темой выставок, семинаров и конференций. В наши дни коминтерновские мечты об экспорте революции воплотились в причудливых, близких к игровым формах: уже не как трагедия, но пока еще не как фарс. Отметить юбилей событий 1917-го спешат города и страны разных континентов.

Итальянский университет Ка’Фоскари и его подразделение Центр изучения искусства России (CSAR) традиционно выступают в роли зачинщика русской темы, поэтому собирать интеллектуалов, озабоченных российской культурой и влиянием на нее революционных идей и событий, этой осенью им сам бог велел. Провести конференцию «Переводы и диалоги: восприятие русского искусства за рубежом» (25–27 октября) CSAR помогают другие солидные институции: Общество искусствоведов восточноевропейского, евразийского и русского искусства и архитектуры (SHERA) и Центр русского искусства Кембридж — Курто (CCRAC), а также московский некоммерческий фонд IN ARTIBUS.

В ХХ веке идеи революционных преобразований вообще и в искусстве в частности артикулировались повсеместно и интернационально. Русский акцент в этом речевом и текстуальном гомоне улавливался четко. Восприятие творчества русских мастеров имеет для широкой публики и исследователей на Западе особое значение. Не потому ли тема «встречи-невстречи» художника из России со своим зрителем или коллегой за рубежом стала главенствующей на нынешней венецианской конференции? Взаимодействие культур и их диалог становятся актуальными особенно теперь, когда на всех фронтах наблюдается санкционный дождь, а под ним — всеми покинутая и «обиженная» Россия.

По сути дела, конференция превращается в единственный способ «защиты» России в искусствоведческом поле, реконструкцию ее культурного величия, хотя бы и в масштабе настольного макета, редкое на сегодняшний день пространство восстановления интеллектуалами того, что в последние годы методично разрушалось политическими элитами. Разумеется, такую конференцию можно провести и в РФ, если знать, что результаты ее станут конвертируемой валютой в мировом научном сообществе, а не окажутся предметом междусобойчика.

В самóм пристальном внимании западных ученых к обсуждаемой русской повестке кроется призыв, несмотря ни на что, продолжать исследования. Оборот «несмотря ни на что» тут больше относится к российским специалистам, которым, как повелось, не привыкать работать в спартанских реалиях.

Искусство России XVIII–XIX веков правит бал в первый день из трех запланированных. Если фигура Василия Верещагина, неизменно вызывающая повышенное внимание, стала темой сразу двух докладов (Елена Нестерова и Молли Брансон), то исследование Ильи Доронченкова о русских художниках в Париже 1860–1880-х годов идет дальше обычного перечисления имен и хронологии событий. Основная интрига здесь состоит в том, насколько русские, находясь в эпицентре европейского авангарда («встающий на ноги» импрессионизм), были восприимчивы к нему и что им мешало овладевать инновационными технологиями и практиками.

Доклад француженки Маргарет Шаму о картине Карла Брюллова «Последний день Помпеи» привносит новизну в избитую поколениями искусствоведов историю восприятия главного русского шедевра современниками-художниками: восторги и хула в дискуссиях той эпохи шли рука об руку. Выступление Венди Салмонд посвящено успехам в Америке блестящего портретиста Константина Маковского. И тут никак не обойтись без сравнений со столь же эффектным его современником Джоном Сарджентом, а Поли Блейксли рассказывает о таинственной Эмили Шанкс, которую она нарекла первой женщиной-передвижницей, тем самым терминологически и семантически обозначив связь с русской художественной традицией конца XIX века. 

Серьезную дискуссию обещает исследование Екатерины Вязовой о феномене «Русских сезонов» в Европе. Дягилевская идея репрезентации России на Западе воплощалась умом и талантами людей, европейски ориентированных, исповедовавших ценности, далекие от славянофильства. В данном случае миф о России вызван утратой единства с ней, обрывом жизненной связи. Эта потеря и компенсировалась стремлением воссоздать славянский мир в своем сознании и текстах, выражалась в коллекционировании древнерусских артефактов (библиотека Дягилева включала в себя русские первопечатные книги, а также старославянские рукописи).

Второй день посвящен культурно-историческим вехам начала ХХ века. Здесь не обманет ожиданий доклад известного специалиста по конструктивизму Кристины Лоддер о связях Баухауса и Вхутемаса, об их общем идейном векторе — необходимости тотальной революционизации (прежде всего сознания художника, а затем жизненно важных пространств) на основе новой эстетики, свободной от наследия прошлого и устремленной только в будущее. 

Русско-германские связи в этом всеобщем переустройстве мира играли важнейшую роль. Этот межкультурный диалог осуществлялся в том числе выставочными программами, о чем поведает Андрей Сарабьянов. Уточнения, сделанные им, касаются экспозиции Первой русской художественной выставки в галерее Van Diemen в Берлине и таят в себе массу неожиданностей.

Большую роль в продвижении русского искусства, или, правильнее было бы сказать, искусства художников из России, играли критики и журналисты. Вячеслав Завалишин — один из тех русских людей, которые после Второй мировой войны оказались на Западе. Его интереснейшая биография — жизнь с крутыми виражами — и его творчество — статьи о русской литературе и художественной культуре, написанные на протяжении десятилетий (1950–1990-е), — стали темой доклада Джона Боулта. Завалишин был хроникером русского искусства в США. Он писал для нью-йоркских русскоязычных изданий, а также для русской службы радио «Свобода». Эти тексты никогда не публиковались отдельной книгой — ни в России, ни где-то еще. Вспомнить о нем на конференции весьма своевременно.

Отдельное заседание посвящено трем грандам: Казимиру Малевичу, Владимиру Татлину и Эль Лисицкому. Лично я заинтересован в докладе Наташи Курчановой «Искусство предметности: Татлин глазами Флавина». О том, как авангардисты 1910-х свободно и непринужденно распоряжались классическим наследием прошлого, всем хорошо известно, но вот теперь и авангард начала века стал своего рода религией — опиумом для творческого народа на исходе столетия. Насколько же почтительны сегодняшние ультралеваки по отношению к пращурам? Дэн Флавин, апостол скульптурного минимализма, известен своими оммажами Татлину (1964–1990), и теперь интересно убедиться в том, сколь оригинальны его светопостроения и как флуоресцентные структуры транслируют татлинский месседж. 

Третья и заключительная сессия раскладывает по полочкам русское послевоенное и современное искусство. Тут и московский концептуализм (Сабина Хэнсген), и искусство эпохи застоя (Наталия Мазур). Особый интерес логично вызывает доклад о методах продвижения русских художников в Америке (Юлия Туловская); тематически близко к нему сообщение Анны Франц «Русское искусство на международной арене». В центре выступления Николя Лиуччи-Гутникова, героя недавней экспозиции русских в Центре Помпиду, — идеи о том, как следует выставлять подаренные Бобуру работы: так, чтобы у остальных, неохваченных акцией дарения коллекционеров возник острый зуд — гифтомания, толкающая на пожертвования и завещания.

Пройдут и два круглых стола. Один из них — о коллекционировании и коллекционерах. Тема эта представляется неисчерпаемой, но в составе дискутантов — серьезные практики-тяжеловесы (Алла Розенфельд, Александр Боровский, Наталья Колодзей), делящиеся с молодыми коллегами, относительно недавно вставшими на путь собирательства, секретами стратегии и тактики. В коммерческой части, думается, молодежь, в свою очередь, подучит «стариков», так чтобы дискуссия принесла взаимовыгодные плоды. Второй круглый стол «накрыли» для музейных дам и кавалеров. Они, без всякого сомнения, знают толк в том, как и под каким соусом подать русское искусство на Западе. Так, чтобы и на Востоке об этом помнили всю оставшуюся жизнь.