Эта выставка началась с идеи, что Европа была едина, несмотря на железный занавес. Все привыкли думать, что были только свободная абстракция и социалистический реализм, но это далеко не так, стоит только немного попутешествовать и посмотреть музеи в Москве, Варшаве и так далее. Может быть, в Восточной Германии соцреализм был влиятелен, но если взять работы молодых тогда польских художников, то уже в 1955 году они сделаны без оглядки на соцреализм и в них есть меланхолия и память о произошедшей катастрофе. Это был конец монополии соцреализма. Против воли политиков художники по обе стороны разбивали эту границу, они были пионерами общественного сознания.
Второй важный вопрос: возможно ли искусство после Освенцима? Искусство не могло продолжать существовать как прежде: оно не смогло предотвратить ту человеческую катастрофу, то самоубийство цивилизации. Многие художники это понимали, поэтому вы видите такое множество работ, которые разрушают традиционные формы. Это обожженные холсты, это распад изобразительного языка.
Дальше возникает вопрос: как продолжать заниматься искусством? И тут было два пути. Первый — идеализм. Такой, как у группы Zero и других объединений подобного рода. Это попытка начать с нуля, увидеть образ будущего, связанный с космосом. Запуск советского спутника — это было очень важно! Эти художники позитивны, они технологичны, они полны энергии. Второй путь — новый реализм или реализмы. Искусство, которое выходит на улицы, берет готовые объекты — афиши… Или, например, у нас на выставке есть фильм 1955 года, в нем использована советская документальная съемка Аушвица сразу после освобождения, которая потрясла всех. Возникает политическое искусство, концептуальное искусство. Выставка завершается 1968 годом — это рубеж, когда появились новые ортодоксальные политические силы, которые прервали эпоху и сам дух эксперимента. Не зря это время расцвета активизма, акционизма. Это эпоха протеста и конфронтации, критических дебатов об искусстве.
Если вы спросите, что сейчас важно в той эпохе, какой урок мы можем извлечь, я отвечу: мы и сейчас нуждаемся в художниках. В таких, которые не вовлечены напрямую в политику или экономику. Когда художники не работают на рынок и сосредоточены на внутреннем мире, они часто открывают и понимают новое, представляют то, что происходит, то, что зачастую нам неприятно, то, что нас беспокоит. Очень важно, чтобы искусство было таким вот беспокоящим.
Экхарт Гиллен
Две картины написаны в одно время, и, несмотря на различие манер, их сближает тема: один мужчина играет на гармошке на балконе, другие загорают на крыше. Трудно сказать, чего тут больше — экзистенциального одиночества или счастливого безделья, когда война наконец окончена и можно передохнуть.
Сцены резни, расстрелов и казней мирных жителей художники трактуют по-разному: или с почти документальной дотошностью, или пытаясь найти условный язык для изображения трагедии.
Собрания однотипных предметов, кучи мусора и другие подобные изображения имеют подоплекой, пусть и не всегда очевидной, жуткие образы массовых казней, сваленные в гигантские кучи человеческие останки. Не в силах говорить впрямую об этой катастрофе, художники используют вещи-метафоры.
Тела инвалидов, заполнивших Европу после войны, изменили и сам язык скульптуры, поверхность которой становится израненной, а формы — будто искореженными от боли.
В рядах соцреалистов можно было встретить и художников, ориентировавшихся на старых мастеров или кинематограф неореализма, и тех, кто видел в реализме адекватный социальным проблемам художественный язык.
Фигура умолчания, невозможность впрямую говорить о травматическом опыте, сделала популярным мотив чего-то, что только угадывается под покровами.
Пикассо был далеко не первым, кто использовал изображение голубя как символ мира, однако именно нарисованная им птица стала наиболее популярной в послевоенное время, и особенно в СССР — достаточно вспомнить песню «Летите, голуби, летите».
Серия знаменитых картин Фернана Леже со строителями была вдохновлена в том числе журналом «СССР на стройке», а Александр Дейнека стремился к почти буквализму, изображая восстановление советских городов после войны.
Война во Вьетнаме вызвала расцвет пацифистского протестного искусства, с которым выходили на мирные демонстрации или, как в СССР, иронически осмысляли политику в своих закрытых от чужих глаз мастерских.
Даже в обычном натюрморте, и так по определению изображающем мертвую натуру, появляется особый надрыв.
