«Чтоб жизнь была краше» — напечатано черным по белому на тарелке работы Пьеро Форназетти. Это передовица из «Известий» 15 июля 1964 года, когда Хрущев выступил с докладом о том, что коммунизм все ближе и надо жить все лучше. Через четыре месяца его отправили на дачу: пусть сам попробует, чем других учить!
Сделавший эту тарелку итальянец Пьеро Форназетти всю жизнь учил людей жить лучше. Жить в искусстве — с пола до потолка, с ног до головы — в живописи и графике. Мебель, обои, ширмы, подносы, платки — 13 тыс. предметов, которые он даже не считал нужным подписывать, их все равно ни с чем не спутаешь.
1,2 тыс. из них, сделанных за 40 лет, с конца 1940-х до конца 1980-х, показаны в парижском Музее декоративных искусств на выставке «Пьеро Форназетти: практичное безумие». Это странные вещи с иллюзорной поверхностью: с тарелки смотрит лицо, на ширме висит нарисованное пальто, спинка стула превращается в голову мавра в чалме. Но это не trompe l’œil, чтоб висел на стене, а предметы, которыми можно пользоваться.
Отец Форназетти был фабрикантом пишущих машинок и печатником. Пьеро хотел быть художником, но одним художеством не проживешь, и он занялся печатью для других. К нему приходили Джорджо Моранди и Джорджо Де Кирико, и, возможно, однажды брошенный на стол пробный отпечаток дал ему идею. Почему бы не превратить поверхность предмета в плоскость изображения, подчеркивающего или разрушающего форму?
Он начал с шелковых шарфов и платков, от литографии до печати на шелке был всего один шаг. Второй шаг помог ему сделать архитектор Джо Понти, которого называют иногда отцом итальянского дизайна. Форназетти начал работать вместе с ним, украшая спроектированные им предметы мебели и целые интерьеры. «Я декорировал все на свете: от роскошных кают пакетбота „Андреа Дориа“ до обивочных тканей и кинозалов», — вспоминал он.
Cекретер Trumeau Architettura (1951), выполненный в технике литографии на дереве, и вправду скорее архитектура, чем мебель. Снаружи его узор — стены с окнами и карнизами в духе ранних ренессансных палаццо, внутренность же раскрывает настоящие интерьеры: у шкафчиков, выдвижных ящиков и откидных полок есть стены и полы.
Форназетти занимала трансформация пространства, игры интерьера с экстерьером. На парижской выставке воспроизведена в натуральную величину его Stanza Metafisica — огромная сложная ширма, напоминающая и Де Кирико, и Эшера, из 32 панно, 0,5х2,5 м каждое. Это готовая декорация с архитектурными мотивами, целая разборная комната, которую, настаивал автор, можно возить с собой, чтобы всегда жить в окружении классических фасадов. Кстати, и самая дорогая его вещь. В 2007 году на Sotheby’s в Нью-Йорке за нее заплатили $300 тыс.
На выставке немало иных расписанных им ширм и даже целый интерьер с камином и диваном, где развалился манекен в костюме из его ткани. Эта комната производит не менее фантастическое впечатление, чем любая Stanza Metafisica. Рисунок покрывает все поверхности, как проекция волшебного фонаря. Столы, стулья, ширмы, облицовочная плитка — повсюду графика, выполненная рукой Форназетти: рыбы, птицы, бабочки, лица, торсы. Это напоминает кабинет сумасшедшего, но очень веселого коллекционера, где стены сплошь покрыты искусством в шпалерной развеске. Даже две настоящие картины, висящие на стене, забавно выглядят здесь частью узора.
Темы он чаще всего изобретал сам. Мне кажется, его забавляло, что любое созданное им изображение, хоть натюрморт с музыкальными инструментами, хоть ваза, наполненная пенисами, могло повториться много раз, трансформироваться в мебель, стать деталью декора, украсить архитектуру. Он брал и готовые изображения, прославив забытую оперную диву Лину Кавальери, которая смотрит на нас с тарелок и ширм в полутысяче, наверное, вариантов.
Трудно понять, как такое эффектное и забавное искусство могло не нравиться. Но в 1970-х Джо Понти расстался с Форназетти, написав письмо о том, что времена изменились, а его друг, увы, остался прежним. Глух к новизне. Кругом побеждал модернизм, интернациональный стиль, новый дизайн вовсе не нуждался в украшениях. Что мог добавить безумный Пьеро к разумнейшему тончайшему стулу Джо Понти Superleggera? Разве что утяжелить его декором.
Для немолодого и самолюбивого мастера, который, в общем-то, знал себе цену, это было очень тяжело. Повторялась история начала 1950-х, когда ни одна фабрика не принимала его эскизов и он был вынужден производить свои волшебные предметы в собственной мастерской, крохотными тиражами.
«Отец всегда смеялся: „Единственный секрет Форназетти — это воображение“», — рассказывает один из авторов выставки, его сын и наследник Барнаба. Сейчас он управляет отцовской мастерской, которая выпускает лимитированные серии предметов по мотивам эскизов Пьеро Форназетти.
В то время как Пьеро хотел доказать, что самый простой предмет можно украсить и приписать к изобразительному искусству, Барнаба делает супердорогие вещи, объясняя, что только так можно теперь свести концы с концами. Его отца всегда подозревали в пристрастии к китчу, но стоило ли ему оправдываться? Пьеро Форназетти просто не дожил до окончательной реабилитации китча Уорхолом и Кунсом, до дизайна Старка и архитектуры Бродского, до тех времен, когда газета «Известия» окончательно стала лишь набором букв на тарелке.
