Выставка «Туалет, зарождение интимного» в Музее Мармоттана — Моне начинается с «Венеры с зеркалом» школы Фонтенбло, а завершается маникюрным набором — в музейном магазине. Среди платков с кувшинками, каталогов и книг про зарождение импрессионизма ножнички и пилочки для ногтей кажутся посторонними предметами, как на картинке «найди лишнее». Но на выставке «Туалет, зарождение интимного» они не лишние. Просто дополнение к холсту Якоба Охтервелта «Молодая женщина, стригущая ногти» (1670–1675).
На заглавной работе выставки — «Молодая женщина за туалетом» (1898) Эжена Ломона — героиня стоит лицом к зеркалу перед туалетной стойкой. Спина открыта нашему взгляду, платье спущено до ягодиц. Зачерпывая воду в тазу, она моет грудь, живот, под животом. Никакой позы, расслабленность тела и в то же время полнейшая сосредоточенность на стандартных, почти обрядовых движениях. Привычное служение богу гигиены, вечерняя молитва перед постелью.
Если упрощать, выставка в Мармоттане про то, как люди мылись (или не мылись), раздевались и одевались, причесывались, приводили в порядок ногти. Судя по картинам и графическим листам, увлекались этим, как правило, женщины. Либо (что вернее) именно это приводило художников, которыми были мужчины, в творческий экстаз. Хотя, если поискать в витринах, можно найти гравюру Адрианa ван де Венне, изображающую туалет щеголя XVII века, который так же старательно чешет почти такие же длинные локоны.
Жан-Жак Руссо не зря говорил, что занятия туалетом были способом убить время: женщина, проводящая перед зеркалом шесть часов, понимает, что не обязательно будет выглядеть лучше той, которая прихорашивалась полчаса, но «лучше повеселиться наедине с собой, чем поскучать с другими».
Если пойти чуть дальше, это выставка про то, как ежедневные или еженедельные процедуры становятся из торжественных банальными, из демонстративных — запретными. Одно дело — изображение купания прекрасной дамы посреди цветущего сада на шпалере XV века из музея Клюни: настоящий праздник с прислужниками и прислужницами, с пребыванием в ванне под духовые и струнные. Другое — тесные закрытые кабинеты века XX, куда даже король ходит без музыки.
Нам стало в какой-то момент казаться, что женщина должна приводить свое тело в порядок одна, разве что с мыслями о мужчине, которому оно достанется, как в «Мушке» Франсуа Буше, где мушка ставится ради господина с залысинами, одобряющего процедуру с лежащего на столе медальона. Но мы не прочь на это взглянуть именно потому, что глядеть на это не полагается.
В ванной женщина оставалась наедине со своим телом, якобы никого не прельщала, просто мылась или давила вшей, как у Жоржа де Латура (1638) в «Женщине с блохой». Но изображения туалета в ханжеские эпохи были отчасти подменой порнографии: «знаем мы, зачем она моется». Такого рода работ на выставке немного, но они тоже есть — вроде парных картинок Буше, где дама, поначалу полностью одетая, на следующих кадрах то оголяет зад, то пользуется горшком. Пределы интимности специально и грубо нарушены, в этом как раз и состоит игра художника, назвавшего свою серию «Нескромный взгляд». Но так ли он для своего времени нескромен? Привычка прилюдно мыться и одеваться, выражавшаяся в королевских «больших туалетах» и «малых туалетах», нам чужда. Но нынешний обычай деловых обедов и ужинов, если вдуматься, не менее странен, чем желание маркизы-либертинки болтать с гостем в тот момент, когда она сидит на биде, — о такой истории с маркизом д’Аржансоном, министром Людовика XV, напоминает каталог.
Что с того, что сюжет «Венера с зеркалом» заменяется «Венерой с тазом»? Границы интимности подвижны. В подборе работ ХХ века — кстати, не очень удачном, — которым кончается выставка, заметна «Помада» (1908), ранняя, еще фигуративная работа Франтишека Купки. Здесь эротики — в красном цвете губ и жала тюбика — ничуть не меньше, чем в изображении девушки на горшке с картинок Буше.
Выставка в Мармоттане напомнила мне выставку в Музее Орсе «Дега и обнаженная натура» — возможно, потому, что оттуда пришло несколько знакомых работ. Я поразился тогда промышленному количеству этюдов моющихся натурщиц и понял, что жизнь их не была слаще меда. Куда бы они ни забирались, там уже сидел строгий Дега с коробочкой мелков. Говорят, что ванну он установил посередине своей мастерской — все лучше, чем врываться с этюдником в душевую.
Так и выходит, что выставка не только про женщин, совершающих туалетную обязанность, но и про художника-соглядатая, который не оставляет свою модель даже в те моменты, когда ей не хочется видеть свое изображение нигде, кроме как в зеркале. Считать же художника своим зеркалом может не каждый, тем более не каждая. Нам остается только радоваться, что границы интимности устанавливали, чтобы их нарушать, что у обряда появились соглядатаи, и старцы не только подсматривали за купающейся Сусанной, но и брались за кисти.
