Галина Маневич: «Мне хотелось распределить наследие Штейнберга по многим музеям»

Идея сделать мастерскую государственным музеем — ваша собственная?

Никаких конкретных идей по поводу будущего своей мастерской Эдуард Аркадьевич не высказывал, но Тарусу он ощущал как свою родину, и хотя он умер в Париже, но похоронили его, согласно его собственному желанию, в Тарусе. И уже на поминках Леонид Бажанов (искусствовед, художественный руководитель ГЦСИ в 1997–2016 гг. — Прим. ред.) сказал, что было бы неплохо сделать в мастерской музей, чтобы все это «в песок не ушло». И это совпало с моим внутренним ощущением. Мы вместе начали предпринимать какие-то усилия, но дело застопорилось — для ГЦСИ оказалось очень сложным все это документально оформить, «провести решение» через Министерство культуры. В итоге я обратилась с этим предложением в Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина, и его директор Марина Лошак приняла этот дар, и удалось оформить все документально, и теперь и здание мастерской в Тарусе, и хранившиеся здесь произведения — и Штейнберга, и других художников — собственность музея.

Почему вы решили преподнести такой дар именно Пушкинскому музею, а не, например, Третьяковской галерее? Как происходила передача?

Когда Эдик Штейнберг умер, у меня осталось довольно много его работ. Продавать в частные руки не хотелось, да и не было особой нужды — материально я все-таки более или менее обеспечена благодаря популярности Штейнберга в последние годы. И я поняла, что моя задача — устроить эти произведения в музейные коллекции. Мне хотелось его наследие по многим разным музеям распределить. В Третьяковке была давно сформирована коллекция работ Штейнберга, более того, сотрудники галереи буквально месяца за три до его смерти были у нас и отобрали работы для закупки. А в ГМИИ Штейнберга не было — поэтому я к ним и обратилась. Несколько картин я подарила в Эрмитаж — некоторое время в Главном штабе был зал Эдика (11 вещей), но сейчас, говорят, его что-то не видно, возможно, из-за изменения экспозиции. Я также подарила работы Штейнберга в музей Калуги, в Тарусскую картинную галерею. Также картины и гуаши Штейнберга были мной подарены в Центр Жоржа Помпиду в Париже и в Музей Пикассо в Антибе.

Надо сказать, когда с этим предложением я обратилась в Пушкинский в 2014 году, то буквально через несколько дней в Тарусу приехала Марина Девовна с двумя коллегами, они были в восторге от дома. И стали уже сами хлопотать в Минкульте, чтобы получить разрешение принять дар. Эта история длилась довольно долго — около двух лет шло оформление документов.

Что сейчас происходит в доме-мастерской уже как филиале ГМИИ?

Первоначально музей собирался создать в мастерской арт-резиденцию. Однако потом эта программа была приостановлена — в первую очередь из-за существующих требований пожарной безопасности — например, необходимо вторую лестницу прорубать и тому подобное. Теперь в мастерской Пушкинский музей проводит различные мероприятия, лекции и презентации. А летом, в выходные, мастерская открыта для бесплатного посещения публики как мемориальный музей. В ней — личные вещи Штейнберга, его инструменты, видно, как он жил и работал, есть небольшая интерактивная экспозиция. В популярные туристические маршруты Тарусы музей не входит, так что автобусами людей сюда не возят — все очень камерно и приятно. Подлинных картин, отметьте, в мастерской не осталось — Пушкинский музей вывез в Москву этот дар, всего 23 картины. Здесь, в деревянном доме, неподходящие климатические условия для их хранения, кроме того по регламенту пришлось бы переоборудовать дом с точки зрения безопасности совсем на другом уровне. После того как я передала картины, была организована выставка работ Штейнберга, но они, кажется, нигде пока не висят в постоянной экспозиции (сейчас работа Э.Штейнберга «Композиция. Март» (1975) экспонируется на выставке «Восточный джаз». — Прим. ред.).

На каких условиях вы передали Пушкинскому картины и дом?

Главным и единственным условием моего подарка было издание каталога-резоне наследия Эдика Штейнберга. Я сказала, что это единственное, чего я хочу. В Пушкинском музее его делают — долго и тщательно. Я передала Анне Чудецкой всю имевшуюся у меня информацию, необходимые материалы. Также музей сам ведет работу по розыску недостающих данных и изображений. Сейчас они собрали информацию уже примерно на 1,5 тыс. вещей, а по моим расчетам, в полном каталоге должно быть более 2 тыс. — масло и гуаши большого размера.

При составлении каталога-резоне возникли какие-то проблемы?

Возникают трудности со сбором информации о произведениях в частных собраниях, как в русских, так и в зарубежных. Коллекционеры, которые когда-то давно приобрели работы Эдика, порой даже не понимают, зачем им это нужно — быть включенными в такой каталог. Иногда даже некоторые мои личные знакомые не торопятся предоставить качественные изображения, это странно. Просишь: пришлите репродукцию картины, которая у вас находится, — в ответ молчание. Нет четкого понимания, что им прямая выгода опубликовать произведения, которыми они владеют, в каталоге, который составляется под моим присмотром. Чтобы я прямо засвидетельствовала подлинность произведений, обстоятельства их создания и приобретения. Мне кажется очень странным такое поведение — причем и у русских, и у некоторых западных владельцев. Особенно трудно объяснить это тому, кто давно приобрел за копейки работы Штейнберга и не осознает их истинной ценности: это не настоящие коллекционеры искусства, а случайные владельцы.

Где самые большие лакуны?

Самые большие, разумеется, с ранним творчеством Штейнберга, 1960–70-е годы. Регулярно записывать все, что он делал, я начала, только когда ушла с работы, где-то на рубеже 1970–80-х годов. Тогда мы жили, мечтая хоть что-то продать, дома не было ни копейки. И поэтому, когда в мастерской вдруг кто-то неожиданно возникал днем, меня могло просто не быть дома, и поэтому я не записывала, что Эдик продал и кому. А сам он не мог — у него было другое сознание, не до учета ему было. Тогда это было просто счастье, что хоть что-то кто-то решил приобрести. И вот эти предметы сейчас труднее всего отследить. Советские покупатели в тот период зачастую были все-таки понимающие, небогатые, они могли просто влюбиться в работу. Но ведь приводили достаточное количество и западных граждан — дипломатов, журналистов. И вот это теперь черная дыра. Некоторые даже и не помнят, куда это у них делось, что это вообще такое. А уж их наследников отыскивать и спрашивать…

Пишут ли фальшивые работы под Штейнберга?

Увы, да. Вот, например, в процессе работы над каталогом в Пушкинском музее просто собрали все изображения картин, которые продаются в интернете или просто опубликованы как его произведения. Специалисты собрали около 150 изображений. Статистика оказалась такая: больше половины в нашей картотеке уже была, какие-то работы мы благодаря этому поиску добавили. Около 30 картин мы отнесли в разряд сомнительных: я не могу определенно сказать, это фальшивки или нет, — по фотографии понять не смогла. А вот 15 найденных в интернете мы отсекли совершенно точно, определив их как подделки. До эпохи интернета с подделками я сталкивалась, когда их приносили живьем, прося подтвердить авторство, — это еще с эпохи перестройки началось, когда Штейнберг начал цениться. Проблема такая стоит. То есть вполне вы можете написать: если сейчас кто-то не попадет со своим Штейнбергом в этот каталог-резоне, то потом пусть сам пеняет на себя и доказывает подлинность.